Поле зрения - [3]

– Как ты считаешь, он за нами следит? – спросила Эль, когда он, включив колонку, отступил в тень навеса над заправкой.

– Кто?

– Тот тип в джипе. В черном джипе вон там.

Джеймс поднял голову. Пыльный внедорожник стоял параллельно заправке поперек белых парковочных линий. Солнце на тонированных стеклах прорисовывало два подголовника и перед ними человека – не голова, котел, неестественно вздувшийся вбок. На такую не налезет никакая шляпа. Дважды усомнишься, прежде чем признаешь в этом чуде человека. Существо не двигалось и не дышало.

Джеймс поежился.

– Затылком чувствую его глаза. – Эль нажала кнопку дверного запора и загородила локтем лицо. – Подкрадываются всякие. Ненавижу, когда на меня таращатся.

– Две минуты, и мы уедем.

– Неудивительно, что это место выбрали для испытаний атомной бомбы. Пропащий штат.

Джеймс кивнул.

– Не понимаю, почему Мексика хочет забрать его обратно?

Он расплатился за бензин кредитной картой. Допотопный заправочный пистолет перекосился и застрял. Пока он поправлял его, краем глаза заметил, что голова человека в черном джипе проявилась за залитым солнцем стеклом. Асимметричной частью была портативная рация, которую прижимала к уху рука с похожими на сигары пальцами. Опустив рацию, человек с металлическим скрипом распахнул водительскую дверцу.

Эль вжалась в сиденье. Джеймс заливал бензин и старался быть равнодушным. Это ему не удавалось. Из машины выбрался медведеобразный мужчина. На нем была штормовка, издававшая при каждом шаге свистящий звук прорезиненной ткани. Он мог бы сойти за мужественного персонажа с рекламы сигарет «Мальборо», если бы в нем не было чего-то до странности иностранного. Подобных придурков душил Джеймс Бонд, когда пробирался на секретную советскую базу. Волосы были забраны в конский «хвостик», шестидюймовую бороду запорошила седина. Мужчина захлопнул дверцу и с серебристым кофейным термосом, охваченным яркой наклейкой, направился к закусочной. Что было изображено на ней, на таком расстоянии Джеймс разобрать не сумел.

– Привет, киска, – прошептала Эль.

– Что?

– Стикер с изображением белой кошечки. На его термосе.

– Ах, это… – поморщился Джеймс. – Ладно.

Советский ковбой прошел мимо двойных дверей в помещение, сел за цементный столик под транспарантом с приглашением в Мосби и стал смотреть прямо на них. Он был менее чем в двадцати футах, и за его спиной расстилалась бесплодная земля. Спокойно попивая из своего идиотского термоса, мужчина по-прежнему не отводил взгляда от Эль. Она взглянула на него из-за приборной панели и вздохнула.

Счетчик бензоколонки щелкал подобно метроному. Внутри что-то испорченно дребезжало. Джеймс сверился с серым цифровым экраном – в бак вылился всего один галлон. Он нетерпеливо потряс пистолет. Так и ждал, что Эль вот-вот скажет: «Не пытайся задираться. Пусть все идет, как идет. Не геройствуй, иначе все только усложнишь». Прошло несколько секунд, но она молчала – знала, что муж миролюбив. Не мог, не покраснев, даже попросить официантку унести в кухню подгоревшее мясо. А Джеймс рассчитывал, что жена это скажет, чтобы ему польстить.

– Я решила, – произнесла она.

Джеймс медлил. Жена сидела на пассажирском сиденье, подложив под себя ладони, опустив голову и надув губы. Он понимал, что разговор вернулся к прежней теме и теперь от него не уйти.

– Что решила? – Одним глазом он продолжал следить за советским агентом.

– Я не хочу снова беременеть.

– Уверена?

– Да.

Джеймс ощутил, как из губы в рот потянуло теплотой. До этого она не сильно кровоточила, но теперь напоминала конфеты, из которых брызжет сок, если надкусить их. В желудке возник металлический привкус, но он даже обрадовался – готов был отвлечься на что угодно: все лучше, чем говорить про это. Врезать бы советскому ковбою по зубам и выиграть несколько минут.

– Прости, Джеймс. Больше не могу.

Он сплюнул в грязь. Слюна была ярко-красной.

Мужчина глотнул из термоса, распахнул штормовку и шлепнул на стол лист желтой бумаги. Аккуратно разложил три толстых карандаша, коснулся каждого и выбрал средний.

– Чем он занимается? – спросила Эль.

– Какая разница? – Опершись ладонями о горячую крышу кроссовера, Джеймс заглянул в салон. – Сейчас поедем.

Его слова усиливал царапающий звук – будто в сухом кустарнике сворачивалась кольцами змея – морзянка долгих и коротких прикосновений грифеля к бумаге. Он нас рисует, догадался Джеймс. Или только Эль.

– Надежда – вот что меня убивает, – вздохнула Эль. – Так я считаю.

– Каким образом?

– Страшусь положительного результата теста. Мне ненавистны эти две розовые полоски. Слишком опустошает сначала испытать счастье, а через три месяца снова выкидыш. И в отличие от тебя, Джеймс, мне больно видеть в каждом человеческую душу.

Он провел рукой по своим рыжеватым, тускнеющим по мере приближения тридцатилетия волосам. Каждому ребенку давалось имя – Джеймс мог назвать его, начиная с января, три года назад, когда они поженились: первый Дарби, затем Джейсон, Аделаида (которая дотянула почти до конца шестого месяца и отравила Эль надеждой), Кэрри, Росс… Прошлый, шесть недель назад, похоже, стал последней каплей. В тот момент Эль решила, что будет повторно давать имена, и это оскорбило Джеймса. Показалось неосознанно бездушным – если у человечка есть хоть ничтожный шанс выжить, самое малое, чем можно ему помочь, – дать имя. И не повторяться.