Поле Ватерлоо - [2]

Никто из доблестных солдат

Не опустил свой гордый взгляд,

И возле падающих тел

Их твердый шаг не ослабел.

Как только ядра рвали строй,

Они смыкались вновь стеной,

И снова высились, тверды,

Их непреклонные ряды.

Когда ж пред ними, как мираж,

Из дыма вырвались плюмаж,

Кираса, пика и палаш

Загрохотал огонь!

И каждый бравый мушкетер

В стрельбе проворен был и скор

И точно выпускал заряд,

Как будто это был парад.

Пробили пули бронь.

Упали кони, седоки;

Свалились шлемы, тесаки;

Орлы знаменные, значки

Валяются в пыли.

А эскадроны англичан,

Тесня врагов смятенный стан,

Их с флангов обошли.

И вспыхнул рукопашный бой

Вслед за ружейною пальбой;

Как в кузнице, со всех сторон

Металла раздавался звон.

Когда ж, взметая дым и прах,

Пробили пушки брешь в рядах,

Когда врубилась сталь клинков

В шеренги дрогнувших полков,

Мгновенный страх объял солдат

И с воплем ринулись назад

Остатки вражеских колонн,

Без командиров, без знамен.

13

Тут, Веллингтон, твой острый взор

Судьбы увидел приговор:

В тот день британский строй

Под натиском врага стоял,

Как ряд родных прибрежных скал;

Когда же ты «Вперед!» сказал,

Он хлынул, как прибой.

А ты, коварный властелин,

Узри позор своих дружин!

Ты мнишь, что сломленная рать

Лавину сможет удержать;

Иль ветеранам нипочем

С британским встретиться штыком?

Теперь ты вдаль взгляни,

Где скачут в бой вослед знамен

За эскадроном эскадрон;

Ты думаешь, они

Войска победные Груши[3]?

Нет, обольщаться не спеши

То пруссаки идут!

Иль ты забыл сей трубный глас,

Зловещий в твой недобрый час,

Который прозвучал сейчас,

Как зов на страшный суд?

О, если б ты увлек с собой

Остатки войск в последний бой

И вместе с ними пал!

Ты Риму подражать хотел

Так вспомни горестный удел

Вождя, что притязал

На императорский венок

И гладиаторов увлек

В мятежный свой союз.

Он твердо встретил злобный рок,

Не бросил тех, кого обрек

На гибель, но, держа клинок,

На поле брани с ними лег

Злодей, но все ж не трус.

14

Но если робкою душой

Спасения любой ценой

Ты жаждешь, — прочь стреми свой бег,

Хоть двадцать тысяч человек

Смерть приняли в бою,

Чтоб славу для тебя стяжать,

А ты ее теперь отдать

Готов за жизнь свою.

В веках грядущих кто поймет

Изменчивость твою? Где тот

Герой, кого являли нам

Маренго, Лоди и Ваграм[4]?

Иль дух твой — как поток:

Наполненный снегами с круч,

Он вниз свергается, могуч,

Неистов и широк;

Когда ж нет помощи ничьей,

Он — жалкий, высохший ручей,

И вдоль него тогда

Остатки буйств его видны

Навалены, наметены,

Но силы нет следа.

15

Пришпорь коня! Не то опять

Тебе придется услыхать

Твоих гвардейцев стон,

В котором, мнилось, жгучий стыд

Был с яростью и болью слит:

«Уж лучше б умер он!»

Но прежде чем скакать назад,

На поле брось последний взгляд,

Прощаясь навсегда.

Туманный месяц свет струит

В долину, и она бурлит,

Как полая вода,

Когда весенняя река

Несет пожитки бедняка,

Стремя за валом вал,

Так бешеный поток людей

Знамена, пушки, лошадей

Увлек лавиною своей

И в поле разбросал.

16

Чу! Мстительный и грозный крик

До слуха твоего достиг.

То в прорванном тылу твоем

Пруссак орудует копьем.

В снегах Березины

Не так зловещ был возглас тот,

Когда от крови таял лед,

И, средь бегущих сея страх,

Кричали яростно «ура!»

Донских степей сыны.

Иль вспомни вопль, что мрак пронзил

Под Лейпцигом, когда без сил,

Тобой союзник брошен был

И трупов полная река

Прияла тело поляка.[5]

Тебе ж средь этих бед судьбой

Назначен жребий был другой.

И ныне роковой исход

Ждал не сраженье, не поход;

Нет, час решительный настал,

Ты славу, имя потерял,

Империю и честь;

И пал с главы твоей венец,

Когда излились наконец

Небесный гнев и месть.

17

Ты хочешь жить? Тогда смирись,

Витиям дерзким покорись,

Которых некогда презрел;

Они среди ничтожных дел

Решат твой царственный удел.

Иль жребий менее суров

Искать приюта у врагов,

Против которых свой кинжал

Ты постоянно обнажал?

Тому примеры есть

В анналах древности седой.

И, будь свободен выбор твой,

Тебе б он сделал честь.

Так приходи. Мы не почтем

Поверженного ниц врагом,

Хоть горький опыт говорит:

Дружить с тобой не сможет бритт.

И все ж мы скажем; приходи,

Но не скрывай надежд в груди,

Не помышляй, что впереди

Тебя ждет власть опять.

Мы не хотим, чтоб спесь твоя,

Таящаяся, как змея,

Могла главу поднять.

Приди, но ты не сможешь, знай,

Ни остров, ни единый край

Теперь своим наречь;

Тебя покинут все войска:

Не должно оставлять клинка,

Чтоб завладела им рука,

Из коей вырван меч.

18

Быть может, ты, покинув свет,

Славнейшую из всех побед

Сумеешь одержать;

Триумф без крови, без вреда

И без вассалов лишь тогда

Дано тебе стяжать,

Когда избудешь ты в тиши

Неистовство своей души:

Оно — твой злобный рок.

Внемли мне: я не раз вздыхал,

О том помыслив, чем ты стал

И чем ты стать бы мог!

19

А ты, чьи подвиги страна

Бессильна наградить сполна,

Ты истинную благодать

Лишь в сердце можешь отыскать.

Восторг народа твоего,

И всей Европы торжество,

Привет монарха и палат,

Высокий сан, поток наград

Не стоят тех благих минут,

Когда, окончив бранный труд,

Ты скажешь: «Я дерзнул извлечь

Лишь для отечества свой меч

И не вложил его в ножны,

Пока не выиграл войны».

20

Взгляни с поникшей головой

На поле славы боевой.

От триумфальных колесниц

Всегда несется плач вдовиц.

В тот день рука войны в крови

Расторгла столько уз любви!

Страшнее битв не видел свет,