Поле чести - [30]

— Вы всегда будете в оппозиции?

— Нет. Когда придет реальная власть, я просто уйду, я буду не нужен.

— Нам уже известно, что когда ГКЧП образовывался, был сделан список: кого надо арестовать. Там было 30 фамилий. Павлов кричал: «какие тридцать, какие тридцать? Тысячи». Это документировано, простите. А потом на Тульский оружейный завод пошла телефонограмма…

— Мне тоже кое-что известно об обсуждении планов ГКЧП…

Разговоры о кандалах, разговоры об арестах — это просто нормальный пропагандистский плод. Смешно говорить о запланированных тысячах арестов, когда не были арестован ни Ельцин, никто вообще.

— Почему? Гдляна арестовали все-таки.

— Так арестовали и тут же выпустили, потому что никто не понял — зачем?

— Но арестовали Горбачева…

— Тут, я думаю, Вы сильно рускуете…

— Если Вам так много известно, то скажите — Горбачев знал о ГКЧП?

— Да.

— Вы отвечаете за свои слова?

— Да.

— Тогда расскажите, пожалуйста, об этом чуточку подробней, потому что это сенсационное заявление.

— Это не сенсационное заявление. Это то, что реально представляют себе все. У меня документ с подписью Горбачева, который позволял бы мне говорить об этом так вот, стопроцентно открыто. Но у меня были довольно близкие, довольно хорошие отношения с А. И. Лукьяновым. В период так называемого ГКЧП мы созванивались с Анатолием Ивановичем. Как раз по этому поводу приезжал следователь. Лукьянов записывал телефонные звонки. Например: «19‑го в 21 час звонил Невзоров, разговаривал со мной крайне резко». Ну вот, я порасшифровывал — что именно я там говорил.

— А Вы действительно говорили крайне резко.

— Да, крайне резко…

— Вы же поддержали, были рады…

— Правильно. Я их корил за нерешительность.

— А Анатолий Иванович что ответил?

— Анатолий Иванович, поскольку не был замешан в деле ГКЧП даже в том варианте наведения порядка в стране законной властью и законным путем, оказался перед откровением. Когда, просто поневоле, ему приходилось общаться с членами ГКЧП, он многое узнал.

Я разговаривал с ним и за 10 минут до ареста, когда ВС СССР отдал его, абсолютно невинного человека, в «Матросскую тишину».

И я ему сказал, что он должен сообщить, что Горбачев знал об этом: «Вы должны это сказать сейчас, — тогда спасете миллионы судеб».

Вы знаете манеру Анатолия Ивановича. Он обожал уходить от острых тем. У него была такая партийно-политическая привычка — предполагать, что все само собой утрясется.

— Вы знаете, у меня был разговор с Лукьяновым за ночь до его ареста, и я, пожалуй, здесь с Вами соглашусь.

— Каково же было мое удивление, когда я совершенно случайно узнал, что в качестве единственного показаний Лукьянова по делу ГКЧП (он не дает показания, т. к. все оставляет до суда) расматривается вырезка из «Независимой газеты» с моим интервью у Лукьянова, которое он мне визировал, как это видно из предисловия к этой публикации.

Каково же мое изумление, что за все эти месяцы пока шло следствие по делу ГКЧП, никто не взял у меня магнитофонную запись этого разговора. Ведь я мог не вписать что-то, что-то перепутать или вписать в конце концов.

И каково же у них с доказательствами, если газетная вырезка до сих пор рассматривается главным показанием Лукьянова по делу ГКЧП.

— У них хреново с доказательствами. Я тоже могу это сказать.

— Что такое Лукьянов, показывающий на Горбачева? Это, говоря мирским языком, закладывающий. Но он не может быть закладывающим. Не тот человек. Равно как… Крючков, который тоже наверняка знал об участии Горбачева во всей этой истории. И не может он его заложить, даже во имя собственного спасения.

— Александр Глебович, мы с Вами наблюдали Лукьянова в течение трех последних лет. Скажите, пожалуйста, неужели у Вас никогда не возникало ощущение, что он просто манипулирует Горбачевым, съездом, Верховным Советом? И что в этих манипуляциях есть, мягко говоря, что-то очень нехорошее?

— Дорогой мой. О сидящих в тюрьме либо ничего, либо хорошо.

— Ну, во-первых, сидящий в тюрьме завтра может оказаться на свободе…

— Тогда поговорим.

— Но вот Вы, наверное, допустим в принципе, идеальный руководитель госбезопасности. Честно говоря, раз кругом враги. Вы с этими врагами бы боролись — сажали в ГУЛАГ и т. д., и т. д. Я правильно понимаю?

Или Вы были бы либеральным кагэбешником и действовали бы по тем законам, которые не позволяют устроить новый ГУЛАГ?

— Понимаете, я не знаю насчет ГУЛАГа. Я думаю, это еще один из тех мифов, разоблачение которых нам предстоит.

Я имею в виду не вообще ГУЛАГ. Факты репрессий я никаким сомнениям не подвергаю. Я имею в виду ту численность, которую нам преподносят с легкой руки демократов. Я думаю, что мы не знакомы с действительной статистикой.

У меня комитетская, грубо говоря — кагэбешная кровь. От деда — Георгия Владимировича Невзорова, который был, кстати говоря, в Литве начальником отдела по борьбе с бандитизмом с 1946 года.

— Понятно. И он Вам говорил, что миллионов в ГУЛАГе было меньше?

— Нет. Он мне не говорил ничего, потому что он точно так же не был допущен к этой статистике, как не допущены сейчас Вы и не допущен сейчас я.

— Александр Глебович, Вы допускаете хоть на минуту мысль, что коль скоро мы с Вами не допущены, то может быть больше?