Поле боя при лунном свете - [3]
Навстречу едет Ицхак, наш равшац – ответственный за охрану поселения, сейчас покажу ему письмо и… «Конечно, Рувен, садись скорее, сейчас мы его догоним!»
– Ицхак! Ицхак!
Я машу рукой, складываю в щепоть большой, указательный и средний пальцы – дескать, остановись на минуточку, но Ицхак показывает пальцем на часы и разводит руками. Вот невезуха! Ицхак, который всегда готов остановиться и обсуждать с тобой что угодно и как угодно долго, тряся своим модным чубом, нехарактерным для религиозной публики и длинными пейсами, как раз характерными для нее, именно сейчас этот Ицхак куда-то жутко торопится.
Ну и ладно. В конце концов, письмо – единственное доказательство. Убийцу освободили бы ровно через пять минут, а потом он, голубчик, сел бы в машину, вставил бы ключ зажигания, надавил на педаль и скрылся бы в ближайшей арабской деревне. Чао!
Поток машин – это в нашей-то дыре – движется передо мной – словно все устремляются за Ицхаком – и я понимаю, в чем дело. Похороны кончились, люди разъезжаются.
А вот и он, родимец! Едет с похорон собственной жертвы и не знает, что письмо-разоблачитель у меня в кармане. Невозмутимо так, с сигареткой в зубах, ведет свой «форд мондео». Я застываю в растерянности, а затем тянусь за своей «береттой», забыв, что не взял ее c собой в дальние странствия, а оставил у Шалома. Это дает негодяю те самые несколько секунд, за которые он скрывается за поворотом.
Идиот! Все равно надо было тремповать. А в машине я бы уже сообразил, что делать!
Почему, ну почему тогда на баскетбольной площадке я действовал быстро, точно – как автомат – а теперь все время теряюсь? Ничего, сейчас все эти машины застрянут внизу, у блокпоста на выезде из поселения. А я побегу за Шаломом. До его дома метров сто пятьдесят, но в гору. И тут происходит чудо. Я ведь заядлый курильщик и обычно на малейшем подъеме начинаю дышать, как мой пес Гоша после часовой прогулки, а тут вдруг пролетаю это расстояние, словно мушка.
Вспоминается «кфицат а-дерех» – сокращение расстояния, штука, описанная в рассказах об основателе хасидизма, великом мудреце и проповеднике Баал-Шем-Тове и его учениках, которые, странствуя, в своих повозках покрывали сотню верст за полчаса.
Вот и дом Шалома. Дверь, на которой вьющимися буквами написано «семья Шнейдер».
Я, не стуча, дергаю за ручку, влетаю в салон. В салоне у Шалома, как всегда, жуткая духота и затхлость. Шалом панически боится воздуха. В любую жару все окна задраены, а жалюзи опущены. В-общем, не жилье, а логово вампира.
– Шалом!
Это звучит, как приветствие, но это не приветствие, это имя хозяина, нашего спасителя, нашего мстителя, который пока не знает ни о том, что он спаситель, ни о том, что он мститель.
Из спальни выскакивает Шалом, одетый с иголочки – ну да, ведь только что с кладбища. Б-же, спасибо за то, что он оказался дома. Теперь, пожалуйста, помоги мне уговорить его тронуться в путь без разговоров. Помоги мне, помоги моему ивриту!
Шалом всегда похож на птицу. Когда молится – на глухаря или тетерева – я их не различаю. Когда думает – на пингвина. Во всех других случаях – на ворона.
– Здраствуй, таварищ! Как дила? Что ты хочешь? – Шалом демонстрирует мне свое знание русского. Нашел время, чурбан бесчувственный.
– Немедленно в машину! – ору я в ответ. – Нужно поймать убийцу!
– Какого убийцу?
– Того самого!
– Погоди, Рувен, ты что, знаешь, кто убил?..
И русский, и иврит в устах Шалома звучат, как английский. Шалом родом из Америки, не помню уж из какого штата…
– Быстро едем! – кричу я, теряя терпение. – Где мой автомат?!
Я ведь только сегодня вернулся из Москвы, и все это время квартира Шалома выполняла функции моего арсенала. Вообще, Шалом у нас – сила быстрого реагирования. Правда, он не очень понимает, в чем дело, но это неважно. Его «галиль» сам прыгает ему в руку (а мой «эм-шестнадцать», соответственно – мне), дверь сама бежит навстречу, мостик, выводящий со второго этажа на улицу, где ждет его «Субару», сам послушно стелется под ноги. И только в машине, летящей по – спасибо тебе Вс-вышний! – освободившейся дороге, он позволяет себе засомневаться – вдруг у меня с башкой что-то не так на почве страха перед террористами, или просто перегрелся. Скорости он, впрочем, не снижает, но внимательно смотрит на меня, молча требуя объяснений. Я называю имя убийцы.
– Это тот, кого мы искали! Он работает на арабов!
Шалом снова бросает на меня взгляд под названием «Прощание с крышей», и я умоляюще бормочу.
– Пожалуйста, не останавливайся! Я тебе сейчас кое-что прочту.
Скороговоркой читаю куски письма, которое двадцать минут назад нашел у себя в почтовом ящике. С каждой строкой Шалом все больше и больше мрачнеет, слушая последнее письмо нашего друга. Когда же, наконец, убираю исписанный листок обратно в карман, он отворачивается – дескать, черта с два, Рувен, ты увидишь мои слезы. Блокпост мы уже миновали. Дорога делает перед нами виток, взлетая на гору, и в самом конце ее белеет «форд мондео». Ага, он все-таки поторчал в пробке у «махсома». Теперь задача догнать его. Шалом жмет на газ. Навстречу несутся красные глинисто-известковые слоеные обрывы, похожие на скуластых индейцев, увенчанных зелеными уборами олив. Расстояние между нами сокращается. Он, конечно, ничего не подозревает. Неужели нам так легко удастся его взять?
Александр Казарновский родился в Москве. Переводил стихи Роберта Фроста, Джеймса Джойса, Г.Честертона, Г.Лонгфелло и современных английских и американских поэтов. В 1993 переехал в Израиль. Шестнадцать лет прожил в поселении Элон-Море в Самарии (Западный берег). В 2005 за роман «Поле боя при лунном свете» получил премию «Олива Иерусалима». В том же году вышел его сборник очерков «Расправа».В настоящее время рассказы и очерки А.Казарновского регулярно появляются на страницах израильских и американских газет, а также на русскоязычных сайтах в интернете.«Дорога впереди делала резкий поворот вправо.