Полдень, XXI век, 2012 № 09 - [48]

2

Из советской НФ однозначно уяснялось, что Добро, если хочет победить, должно быть не только более храбрым или упрямым — оно должно быть еще и более умным, образованным, научно и технически оснащенным. Если этого нет, не поможет никакая храбрость.

Главные НФ-овские переживания — это стремление узнать или создать новое. Что-то понять и поделиться этим с другими, кто еще не узнал и не понял. Если получилось — счастье; если не получилось — личная трагедия. Потому что ведущим внутренним стимулом было — помогать Добру. Быть на стороне Руматы из «Трудно быть богом» Стругацких, на стороне Эрга Ноора из «Туманности Андромеды» Ефремова, на стороне Эли Гамазина из «Люди как боги» Снегова, на стороне Кривошеина из «Открытия себя» Савченко… Быть на стороне, не побоюсь этих слов, краснозвездной подлодки «Пионер» из «Тайны двух океанов» Адамова!

Мотивация — великая вещь. О ней не всегда вспоминают среди жизненной суеты и толкотни. Но именно мотивация определяет способность преодолевать суету и толкотню либо повреждаясь ею, тупея или стервенея от нее, либо хохоча над нею.

Именно она определяет стратегию.

Именно от нее зависит, есть у тебя стратегия или стратегии вообще нет и тебя просто нескончаемо и бессмысленно катает по жизни от менее выгодной подачки к более выгодной.

Нынешняя пропаганда личного успеха как главного стимула деятельности ущербна. Либералы учат, что успех любой общности складывается из суммы личных успехов отдельных людей, эту общность составляющих. Не будет стремиться к успеху каждый — не добьется успеха и общность. Это отчасти так, но лишь от очень невеликой части.

Не стоит даже говорить о столь банальных вещах, как, например, то, что без личной безуспешности воина, погибающего в битве, окажется абсолютно невозможна никакая общая победа. Не стоит даже говорить, что исключительная установка на стремительный личный материальный успех способна привести лишь в мир криминала: именно там единомоментное деяние сулит наибольший и наиболее скорый барыш. Но даже в инженерии и науке установка на личный успех, не облагороженная и не усиленная какими-то более мощными и более высокими мотивами, будет плодить лишь халатных торопыг, хитрых неумех, халтурщиков, обманщиков, лжеученых, гонителей и палачей всякой настоящей работы.

Готовность к долгому безуспешному труду — не в смысле «безрезультатному и провальному», а в смысле «не приносящему личного успеха» — есть одно из главных условий реального познания. Только такая готовность и позволяет в конце концов добиваться настоящего успеха — одновременно и личного, и для всех.

Но как раз советские фантасты и описывали в меру своих художественных способностей великий труд открывателей истин.

Не было в истории мировой подростковой литературы жанра более человечного, более увлекательного и при этом более познавательного и просветительского, нежели советская НФ.

Ее писали люди, очень увлеченные своим делом. То бывшие, а то и продолжающие работать по своей прямой специальности инженеры, изобретатели и ученые. У подобных людей совсем иной жизненный опыт, нежели, скажем, у мажора, что всю юность петлял от кочегарки до забегаловки и обратно, травясь заради свободы личности одеколонными коктейлями, пудря мозги экзальтированным девам да перемывая косточки адским властям и гнусным коллегам.

Советские фантасты были нацелены на конкретный положительный результат. Им привычней и милей было не других бесконечно и злорадно препарировать, а самим что-то построить или открыть. Пусть потом ругают, что электростанция получилась слабовата, — долгожданные лампочки все равно зажглись. Им не столько в книгах, сколько прежде всего в собственной жизни некогда было задаваться составляющими сущность большой литературы вопросами в стиле умной Эльзы. Вот выйду я замуж, родится у меня ребеночек, пойдет он в погреб, а тут на него топор упадет — так пусть уж лучше не будет у меня ни топора, ни ребенка… Если я хочу кому-то добра, если я кого-то люблю, не значит ли это, что я эгоист и насильник, а если так, может, я лучше кишки выпущу из любимого человека, это, по крайней мере, честно, и он не будет потом всю жизнь из-за меня мучиться…

Психологические изыски у этих технарей отсутствовали напрочь. Да и язык был бедноват.

Однако требования к драматургии и стилистике у подростка и у взрослого совершенно различны. То, что в пятьдесят лет воспринимается как неудачная метафора, в пятнадцать вполне способно вызывать лишь азартный восторг: во как наш его!

Да-да. В советской фантастике, страшно сказать, были «наши» и «не наши». Общечеловеческую парадигму «прекрасный несчастный Я и прочие сволочи» ее творцы и на пушечный выстрел к себе не подпускали. Потому, наверное, и остались на задворках большой литературы.

3

Вот, скажем, соавторы Евгений Войскунский и Исай Лукодьянов. Один — профессиональный военный моряк, другой — профессиональный инженер-нефтяник, но и военному делу отдал дань — в войну служил в авиации. Вот первая их книга «Экипаж «Меконга», вышедшая в 1962 году и сразу сделавшая их звездами и классиками советской НФ.

Ясно, что такие люди не станут марать бумагу решением вопросов из репертуара умной, но бездельной и, главное, бездетной Эльзы.