Полдень, XXI век, 2011 № 06 - [18]

Когда мы пришли в себя, луна поднялась почти до шпиля Академии. На моих часах было десять минут первого, и я подумал, что даже для Лёвы это был час поздний и к принятию быстрых решений не располагавший. Автобусы не ходили, добираться придется пешком. Почти час ходьбы.

– Пойдем, – сказал я. – Позвоним Лёве. Ты должна его знать.

– Я его помню, конечно, – в темноте я увидел, как Ира улыбнулась. – Лёва подарил нам на свадьбу настоящую рапиру, ты ее повесил на стену в большой комнате.

Рапира висела там два года, а потом я ее снял, потому что Женечка начала лазить по дивану, могла дотянуться…

– Лёва живет на Мусабекова, – напомнил я.

– Помню, напротив кинотеатра «Севиль».

– Сначала найдем телефон-автомат.

– И чтобы он работал.

* * *

– Ну, ты даешь, – только и сказал Лёва, когда мы ввалились к нему во втором часу ночи. – Ты знаешь, что, если я сейчас не позвоню Лиле, то стану соучастником?

Он с интересом, но искоса, как бы невзначай, разглядывал Иру, так и не поняв, что произошло с его старым другом, никогда не имевшим склонности к авантюрам, тем более любовным.

– Соучастником чего? – удивился я. – Кто-то кого-то похитил? Ограбил? Убил?

– Лиля именно так и думает, а ты что бы думал на ее месте?

Она из меня отбивную сделает, когда узнает.

– Рассказывай, – потребовал он десять минут спустя, когда мы сели за стол. Лёва выставил все, что у него было: голландский сыр, сервелат (из институтского буфета), початую бутыль простокваши, неровными ломтями нарезанный хлеб. Я хотел кофе и получил его – Лёва знал, какой мне нужен, и Ире налил такой же.

Я рассказал. Второй раз, вообще-то, но первого раза Лёва, конечно, не помнил. У него, в отличие от нас с Ирой, память была обыкновенная, единственная на всю его единственную жизнь в этой эмуляции. Я рассказывал, а Лёва слушал и переводил взгляд с меня на Иру. Похоже, он не понять мой рассказ пытался, а прочувствовать. От понимания ему не было прока, а, прочувствовав, он мог что-нибудь придумать. Лёва всегда был человеком не рациональным, потому и жил, не умея хранить то, что получал, и растрачивая себя на дела, совсем ему, по большому счету, не нужные.

Рассказ мой прервал телефонный звонок, и Лёва, многозначительно на меня посмотрев, пошел отвечать. Звонила, конечно, Лиля – кто еще мог в два часа ночи? «Так и не вернулся?» – горестным тоном спросил Лёва. «А что они говорят?.. Это хорошо: значит, по крайней мере, не попал в аварию…» Видимо, Лиля обзвонила все травматологии города. «И что они?..» Наконец он положил трубку и, не сказав больше ни слова, вернулся на свое место. Кивнул мне: продолжай, мол.

– И больше мы не будем расставаться, – сказал я и обнял Иру привычным жестом, руки сами вспомнили, как делали это множество раз, рукам было все равно, в какой жизни это происходило.

– Мы прожили вместе всю жизнь, – объяснила Лёве Ира, прижимаясь ко мне и крепко сжав мне ладонь тонкими пальцами. – Мы не сможем друг без друга.

Лёва возвел очи горе и помотал головой. Так, бывало, делал и я, отгоняя навязчивое воспоминание. Другом он был хорошим, и я мог быть уверен, что о ночном визите Лёва не скажет ни слова Лиле и, тем более, – милиции. Если, конечно, в милиции когда-нибудь догадаются, что мой друг мог иметь к нашему исчезновению какое-то отношение.

А мы точно собирались исчезнуть?

– Вы хотите куда-нибудь уехать? – осторожно поинтересовался Лёва. Остаться он не предложил, и правильно. Глупо было на это надеяться.

– У вас есть деньги? – задал он, наконец, единственный практичный вопрос.

Мы с Ирой переглянулись. У меня в кошельке было рублей двадцать и мелочь.

– У меня шесть рублей и копейки, – сказала Ира. – Я не думала, что…

– Вот именно, – пробормотал Лёва, – вы не думали.

И задумался сам – видимо, за нас обоих. Денег он ссудить не мог, тем более подарить – деньги Лёва всегда тратил так, что-бы впритык хватило до зарплаты, рассчитывал точно, никогда не тратил больше, но и меньше тоже. «Зачем мне лишние деньги? – говорил он. – На старость собирать рано, а непредвиденных расходов у меня нет».

Если, подумал я, мы с Ирой исчезнем из этой эмуляции и окажемся в другой, более к нам благоприятной, что произойдет с нами тут? Вернемся каждый к себе домой, не понимая, что происходило? Что вспомнит Лёва, проснувшись утром и не застав нас с Ирой? Может, вообще не вспомнит, что ночью мы к нему являлись и рассказали невероятную историю?

– Мы пойдем, – сказал я, поднимаясь, и Ира поднялась следом. Мы понятия не имели, что делать дальше. Точнее, я не имел никакого понятия, а Ира, похоже, об этом вообще не думала.

– Да, пойдем, – подтвердила Ира.

– Куда? – мрачно поинтересовался Лёва и посмотрел на часы: три двенадцать. – И что мне утром сказать Лиле?

– Я сам с Лилей разберусь, – сказал я уверенно, не ощущая в тот момент сомнений, что разбираться нам с Лилей не придется, потому что…

Потому что меньше всего на свете я хотел с кем бы то ни было разбираться. Я хотел прожить жизнь с Ирой, как прожил однажды. Хотел жить, помня, как прожил следующее мгновение. Хотел жить, зная, что ждет меня через пять или десять лет.

Это не предопределенность, не рок, не судьба, это мой сознательный выбор. Я хотел еще раз прожить свою жизнь с Ирой, не меняя ее ни на йоту, даже самое плохое, что с нами было, даже свою смерть, о которой сейчас знал, когда она наступит. Это знание не приводило меня в ужас, напротив, наполняло уверенным спокойствием, необъяснимым, непонятным, но таким же простым и отчетливым, какой простой и отчетливой на тусклом ночном городском небе оказалась луна, когда мы с Ирой вышли на пустынную в четвертом часу улицу и пошли, обнявшись, потому что стало холодно, а одеты мы были не для ночных прогулок.