Полдень, XXI век, 2010 № 12 - [7]

– Если государство – это человек, то мы станем нервной системой этого государства. Мышцы не знают, отчего они сжимаются, но мы будем не мышцами, а нервным центром, от которого идет сигнал сжаться. Революция, как тщательно выверенный механизм, часовой механизм, в котором каждая деталь совершает свое малое движение и неумолимо подвигает стрелки, – это действительно прекрасно.

Красин похлопал его дружески по плечу и улыбнулся:

– Я знал, что вы поймете, какой теперь должна быть наша партия и наша борьба.

– Но кто же должен стать целью для наших ударов? Нынешний государственный центр? Николай?

– О нет, только не он, – искренний смех Красина был ответом Малиновскому, – царь – наш самый верный союзник.

Именно самый верный союзник, ведь он назначает на государственные посты людей вроде Сипягина, который одной только ссылкою Сербского в Томск не только настроил против власти либеральные круги Москвы, но еще и организовал новый центр в том самом Томске – потому что Сербского если еще не приняли, так примут читать лекции студентам университета, – и мы с вами знаем, чему он их будет учить. Уж кого необходимо делать целью для бомб и револьверов – так это ближний круг Николая и действительно небесталанных наших противников вроде Зубатова или Витте, – чтобы страх преследовал их и не давал обдумывать предпринимаемые шаги, чтобы им не было на кого опереться...

– Опора – вот главное слово в государстве. – Зубатов вновь прошелся по малой гостиной «Приюта для приятелей» в Ильинском, которое после отставки Сергея Александровича с поста генерал-губернатора было передано Министерством двора в пользование особого отдела Охранного отделения. – Именно опора, а не некие символы, исторические или идейные. Пытаться опереться лишь на древность рода или на некие слепо притянутые из Европы модные веяния совершенно бессмысленно. Первое опровергнуто еще во времена Наполеона, который из безвестной корсиканской глуши своей волей дошел до императорского престола, второе же стало ясно при Петре, когда оказалось что бритье бород не делает сразу же Россию Голландией.

Подойдя к окну, он посмотрел на сад, стремительно теряющий листья, и задумался о чем-то, потом вновь, в который уже раз, повторил, глядя на осеннее уныние перед собой:

– Опора нужна, опора!

– Уподобиться человеку безрассудному, который построил дом свой на песке, – ответил ему скромно, даже бедновато одетый, чуть смуглый лицом юноша, сидевший на васильковом диване в углу гостиной, – и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое.

Сергей Васильевич резко обернулся:

– Русский образованный слой в течение двух веков привык к тому, чтобы учиться у Запада. Поэтому в России трудно рассчитывать на хороших и полезных руководителей из интеллигенции, которые, как правило, занимаются революционной пропагандой или либеральной деятельностью. Необходимо развивать умственную самостоятельность рабочих и избирать руководителей из их собственной среды. Развивать образование рабочих следует для того, чтобы постепенно возникла народная интеллигенция, которая по своему уровню не уступала бы в образовании высшим классам, но тесно была бы связана с рабочей средой. Нужно заботиться не только о светском образовании, но и о духовном развитии рабочих. Знаете, очень жаль, что вы решили бросить духовную стезю. Очень, очень жаль. Я думаю, что лет через пять, к девятьсот пятому году, вы могли бы быть признанным вождем и учителем петербургских или московских рабочих – и духовным, и политическим вождем...

– Когда меня пришли арестовывать, моя мама очень расстроилась, – юноша говорил словно с некоторым трудом, тщательно подбирая русские слова, при упоминании матери голос его заметно потеплел. – Она тоже очень жалеет, что я решил не идти на последние экзамены.

– Это ничего, – Зубатов решительно подошел к нему и присел рядом на диванчик, – если потребуется, то я телефонирую в Синод Победоносцеву, и вопрос вашей экзаменовки и посвящения в сан будет незамедлительно решен.

– В прошлом году в приложении к журналу «Мир Божий» был напечатан новый роман из итальянской жизни – «Овод», – юноша чуть усмехнулся, – наше семинарское начальство не сразу поняло, что между названием журнала и его содержанием очень большая разница. Вы не чувствуете себя сейчас кардиналом Мартинелли, уговаривающим своего сына?

Зубатов почувствовал, что он словно натолкнулся на невидимую стену. Вновь подойдя к окну, он прижался лбом к холодному стеклу. С одной стороны, ему было неприятно, что его слова не нашли нужного отклика, с другой стороны, был даже рад видеть, что у собеседника есть достаточно воли.

– В бытность мою гимназистом я интересовался религиозными вопросами. Тогда же я чуть не по уши погрузился в кружковщину, встав на революционный путь. Однако встреча с новым моим учителем, жандармским ротмистром Бердяевым, переменила мои взгляды. Я все так же уверен, что социальные преобразования необходимы. Но я уверен, что форма их, и, главное, метода, должны быть эволюционными, а не революционными. Если падет великий дом государства, то под его обломками будет погребено все. Социальные преобразования – это не цель, это лишь инструмент. Предоставленная сама себе или негодным вождям революция скатывается в хаос, террор, гильотинирование. Возглавив преобразования и ведя их должным образом, можно добиться и сохранения строя, и улучшения социальных условий, – он посмотрел на юношу. – Я вижу, вы с недоверием относитесь к моим словам. Пока что с недоверием. Вам непременно надо поговорить со Львом Александровичем Тихомировым, это особенный человек.