Полдень, XXI век, 2010 № 01 - [8]

— Здравствуйте. Сашу можно попросить? Это Александр? С вами говорит мама Гоши Краснопольского. Я нашла ваш телефон в его записной книжке. Вы его знаете? Понимаете, Гоша два дня как пропал. Я слышала, что это может быть как-то связано с четырнадцатым декабря, с какими-то декабристами, только я плохо представляю, что это значит?

Голос Саши ей нравился. Он казался серьезнее, взрослее сверстников Гоши.

— Я знаю, что четырнадцатого предпринималась попытка отметить стопятидесятилетие неофициально. Были задержания. Задержанных свозили в отделение на Якубовича.

— С вами можно повидаться?

— В принципе — да, но сначала обратитесь на Якубовича. Родителям должны сказать. Я расспрошу, если сам что-то узнаю, могу вам позвонить.

Продиктовав Саше свой телефон, она повесила трубку.

— Он говорит, что на Сенатской четырнадцатого были какие-то события. Советует позвонить в отделение милиции на Якубовича. Другим звонить?

В. Ф. закурил, помешал ложечкой остывший чай.

— Второму Саше, наверное, не надо, если они с первым друзья, это будет выглядеть, как недоверие. Попробуй Юре Литвину или Зелигману…

— Здравствуйте, Юру можно? С вами говорит мама Гоши Краснопольского.

— Его нет, он у бабушки.

Трубку раздраженно повесили.

— Зелигман слушает. — Медленный, тяжелый баритон, почти бас.

— Здравствуйте. С вами говорит мама Гоши Краснопольского. Понимаете, Гоша два дня как пропал. Я нашла ваш телефон в его записной книжке. Я слышала, это может быть связано с четырнадцатым декабря. Может, вы что-то знаете…

— Знаю, но немного.

— К вам можно подъехать?

— Не позже пяти и ненадолго.

Она вопросительно посмотрела на В. Ф. Он кивнул. Она записала адрес.

Зелигманы жили на Петроградской, как и И. А. Дом — такой же солидный, серый, начала XX века, с гранитными кариатидами. Просторная квартира.

— На кухню, пожалуйста. Мы тут готовимся к переезду…

Хозяину на вид было лет пятьдесят. Высокий, с полным холеным лицом, холеными, но сильными руками. Из-за дверей доносились приглушенные голоса, но на кухне, кроме них троих, оказался только один человек — чернобородый парень с маленькой шапочкой на курчавом затылке, читавший книгу в черном переплете.

— Мой сын, Леня, — представил Зелигман-старший. — Одноклассник Гоши. Об исчезновении Гоши мы не знаем, но можем рассказать о четырнадцатом декабря.

— Четырнадцатого мы вместе ездили на площадь, — сказал Леня.

— Видите ли, у меня машина, — пояснил отец. — Георгий позвонил утром, сказал, что на площади происходит нечто интересное. Мы согласились, риск был минимальный, если просто ехать мимо на машине…

— Мы подъехали со стороны площади Труда. Я впервые видел столько милиции. Насчитали двадцать одну машину. Еще были черные «Волги» на набережной.

— Потом через Дворцовую, на мост и обратно на Петроградскую.

— Мы слышали, что на Сенатской были задержания.

— Вполне возможно. Столько милиции зря скучать не будет.

— А вы думаете, Гоша мог вернуться на Сенатскую?

— Таня, ты что, он ведь вечером был дома…

— Вот, собственно, и все. — Зелигман-старший посмотрел на часы. — Извините, мне пора. Если хотите, могу подвезти до метро.

В кухню зашла кошка, умильно мяукая, стала тереться спинкой о ногу Зелигмана-старшего. Он осторожно отодвинул ее в сторону.

— Шпионка.

Зелигман-старший высадил их около метро «Горьковская» (машиной оказался обыкновенный «запорожец»). Федор Игнатьевич жил недалеко. Они зашли в кафе, взяли кофе, два по сто шампанского, два по пятьдесят коньяка, смешали коньяк с шампанским — чтобы получился «бурый медведь», как в студенческие годы.

— Семья готовится к отъезду, — сказал В. Ф. — Все это может быть связано с событиями на площади. За машиной могли проследить, а Гошу взять потом.

— А Зелигманов не тронули?

— Согласен, выглядит странно. Я вот что думаю, — добавил В. Ф. — Если за квартирой И. А. было наблюдение, они должны знать, когда в нее заходил Гоша. А также когда он уходил или его увозили.

— Но те двое явно не знали, что там случилось.

— За квартирой могли наблюдать не только они. Я обязательно спрошу Федора Игнатьевича. Уверен, он все может выяснить.

* * *

Что может быть ужасней для взрослого человека, чем ощущение собственного бессилия? В этом они были согласны и без слов. Хуже, правда, когда выясняется, что и в бессилии есть свои приоритеты… Федор Игнатьевич был человеком дела — так считали все, кто его знал. Он не стал откладывать разговора по существу, говорить намеками, кухонным эзоповым языком. Он, однако, предпочитал беседовать с В. Ф. наедине. Своего рода традиция в тех случаях, когда разговор предстоял серьезный. Едва В. Ф. сжато обрисовал ситуацию, он увел его к себе в кабинет. Т. В. осталась в гостиной с женой генерала, Софьей Антоновной, на вид — пятидесятилетней светской львицей в синем бархатном платье.

Кабинет, мрачноватая узкая комната, был хорошо знаком В. Ф. - письменный стол с зеленой лампой, редкости, вывезенные из поездок по Востоку. Из гостиной донеслась музыка и голос Софьи Антоновны, что-то напевавшей под аккомпанемент пианино. «Надеюсь, она не заставит Таню петь вместе с ней», — подумал В. Ф.

— Ну, рассказывай. В подробностях, все, что знаешь.