Полдень, XXI век, 2009 № 06 - [53]

Логическая задача, которая стоит перед нами, заключается в том, чтобы понять, какова возможная реформация либерализма, в духе которой произошел бы возврат ответственности от института к индивиду, от формализованной процедуры к осознанному индивидуальному усилию, от авторитарного управления к самодеятельности и от авторитета канонических текстов ко вниманию к фактам — при большем или меньшем сохранении ценностей, на достижение которых направлено учение.

В сущности, подобного рода «реформированный либерализм» уже существует, существует уже очень давно, и именуется анархизмом. Таким образом, возникает вопрос: при каких обстоятельствах анархизм или, по крайней мере, идеологическая парадигма, напоминающая анархизм во многих своих чертах, получит доминирующее влияние в большом числе стран мира и каким образом этот «неоанархизм» может вырасти из современного либерализма?

Все дальнейшее, разумеется, будет сплошной фантазией, — но как еще можно «уловить» будущее в свои сети?

Для того чтобы понять, в каком направлении либерализм будет реформироваться, надо понять, где в либеральной парадигме имеются «затвердевшие» участки излишней заформализованности, авторитаризма и потери духа собственных ценностей. Именно на отталкивании от этих консервативных элементов должна возникнуть новая, реформированная, парадигма. И если мы предполагаем, что современный анархизм отражает дух этого будущего учения, то «больной» элемент либерализма должен быть главным объектом разногласий между либералами и анархистами.

Этот спорный элемент широко известен, и он именуется «государством».

Важнейшим обстоятельством, которое делает либерализм антидемократическим и авторитарным и которое заставляет анархистов постоянно критиковать либералов, является его привязка к государству как, с одной стороны, важнейшему объекту приложения либеральных рецептов, а с другой стороны — важнейшему инструменту их реализации. Либералы предлагают демократию как форму устройства государства, требуют соблюдения прав человека — прежде всего от государства, и разрабатывают монетаристскую финансовую политику как политику невмешательства государства в денежное обращение. Именно отрицание государственности делало анархизм до последнего времени нереалистичным учением в глазах большинства его противников. Однако ситуация с государством может измениться, если оно само войдет в фазу кризиса и самоотрицания, дойдет до некоего предела своего развития, — а именно это и произойдет, если, как это ожидается многими, будет установлено всемирное государство. Именно окончательная тотализация государства должна стать той поворотной точкой, после которой станут реалистическими и оправданными дискуссии об упразднении или, по крайней мере, радикальном преобразовании самого понятия государственности. Вопрос этот станет актуальным хотя бы потому, что особую остроту приобретет проблема гибкости и разнообразия социального устройства.

Сегодня унифицирующее действие государств на планете во многом компенсируется большим количеством государств. В одних государствах существует смертная казнь, в других — нет. Эта система позволяет человечеству проводить эксперименты, оценивать плюсы и минусы разных решений и не становиться заложником однажды принятой системы действия. Разумеется, унифицирующие процессы идут: во-первых, сами государства ликвидировали разнообразие вошедших в них земель, о чем с горечью писал Константин Леонтьев; во-вторых, государства поддаются моде и все стремятся заимствовать наиболее прогрессивные решения — недаром Ататюрк заимствовал в Европе и головные уборы, и законодательство; в-третьих, существует унификация традиций и норм на международном уровне, самым вопиющим примером чего является законодательство Евросоюза. Тем не менее, пока еще сама многочисленность государств обеспечивает общественной системе «человечество» достаточную гибкость. Но после того как сформируется система общепланетарного правления, во весь рост встанет проблема гибкости и защиты многообразия общественной жизни и укладов — подобно тому, как сегодня экологи ставят вопрос о сохранении биологического многообразия. Вполне возможно, что унификация общественной жизни на планете обострит проблематику социальной экологии.

Обычное средство борьбы с косностью государства — децентрализация. Именно проблематика децентрализации должна объединить огромное количество левых движений в эпоху после создания мирового правительства — левых движений, начиная от умеренных, требующих расширения демократии, и кончая радикальными, требующими разрушения всемирной государственности. Однако что может означать децентрализация в планетарном масштабе? Увеличение полномочий тех провинций и территориальных единиц, которые образовались на базе бывших национальных государств? Но почему только их? Данный уровень территориального устройства не является привилегированным, хотя, вероятно, будет вызывать ностальгические чувства. К тому же, сам принцип организации власти по территориальному принципу становится все более и более анахроническим. Поэтому, как в реальной жизни, так и — в еще большей степени — на уровне идеологии, на уровне «идеальных требований», вопрос будет ставиться о тотальной децентрализации на всех уровнях, то есть об увеличении полномочий всех территориальных властей, экстерриториальных объединений, гражданских институтов и, наконец, об увеличении неких властных полномочий, предоставленных отдельному человеку. В пределе это будет означать превращение рядового гражданина из участника политического процесса и избирателя в носителя власти и законодателя.