Поль и Виргиния. Индийская хижина - [46]

Произнеся эти слова, она вздохнула, а я, удрученный горем, сказал ей: «Несчастная браминка, природа расторгла узы, наложенные на вас обществом. Попробуйте же порвать узы суеверия. Вы сможете сделать это, если возьмете меря в мужья». — «Что? — воскликнула она плача. — Мне избегнуть смерти, чтобы жить с тобой в позоре? Ах, если ты меня любишь, дай мне умереть!» — «Не дай мне бог, — закричал я, — избавить вас от ваших несчастий для того, чтобы навлечь на вас мои. Дорогая браминка, бежим вместе в леса! Лучше довериться тиграм, нежели людям. Небо, на которое я возлагаю надежду, не оставит нас. Бежим: любовь, ночь, твое несчастие, твоя невинность — все покровительствует нам. Спешим же, несчастная вдова: уже готовится костер тебе, и мертвый твой супруг зовет тебя. Бедная, погибшая лиана, обопрись на меня, я буду твоей пальмой!» Тогда она бросила, рыдая, взгляд на могилу матери, потом на небо и, уронив одну руку в мою, приняла другой от меня розу. Тотчас же я взял ее под руку, и мы тронулись в путь. Я кинул ее покрывало в Ганг, чтобы заставить ее родных думать, будто она утопилась. Мы шли в течение нескольких ночей вдоль реки, прячась днем на рисовых плантациях. Наконец мы прибыли в эту область, которую некогда обезлюдила война. Я проник в глубину леса, где выстроил эту хижину и насадил маленький сад. Мы живем здесь очень счастливо. Я чту свою жену, как солнце, и люблю ее, как луну. Нас презирает свет, но мы чтим друг друга, и когда она внимает моим похвалам или я — ее, они кажутся рам более сладкими, чем восторги всего мира». При этих словах, он поглядел на своего ребенка в колыбели и на жену, которая проливала слезы радости. Ученый в свою очередь, утирая слезы, сказал хозяину: «Поистине, то, что в почете у людей, заслуживает часто презрения, а то, что презирается ими, достойно почитания. Но бог справедлив. Вы в тысячу раз счастливее в вашей безвестности, чем глава джагернаутских браминов во всей своей славе. Он так же, как и его каста, отдан всем превратностям судьбы. На браминов обрушивается бо́льшая часть тех бичей внутренних и внешних войн, которые разоряют вашу прекрасную страну в течение стольких веков. Именно к ним обращаются обычно, чтобы принудить страну к контрибуции, ибо известна власть, какой они пользуются над общественным мнением. Однако наиболее жестоко для них то, что они являются первыми жертвами своей бессердечной религии. Стремясь возбудить страх, они сами проникаются им до потери чувства правды, справедливости, человеколюбия, милосердия. Они связаны цепями суеверия, которыми они хотят держать в плену своих соотечественников. Они принуждены ежеминутно мыться, очищаться и выдерживаться от многих невинных наслаждений. Наконец, — об этом нельзя говорить без содрогания, — они видят, как вследствие их варварского учения сжигают их родственниц, матерей, сестер и дочерей. Так, наказывает природа, законы которой они нарушили. А вы, — вы можете быть искренним, добрым, справедливым, гостеприимным, верующим, избегая унижением своим ударов судьбы и дурных толков».

Окончив эту беседу, парий простился с гостем, чтобы дать ему отдохнуть, и удалился с женой и с колыбелью ребенка в соседнюю небольшую комнату. На другой день, на рассвете, ученый был разбужен пением птиц, свивших себе гнезда в ветвях индийского фигового дерева, и голосами пария и его жены, которые вместе творили утреннюю молитву. Он встал и был очень рассержен, увидев, когда парий и его жена открыли дверь, дабы пожелать ему доброго дня, что в хижине не было другой постели, кроме супружеской, и что они бодрствовали всю ночь, чтобы уступить ее ему. Сказав ему «гелям», они поспешили приготовить для него завтрак. В ожидании ученый прошелся по саду. Оказалось, что сад был, как и хижина, окружен сводами индийских фиговых деревьев, которые так переплелись друг с другом, что образовали изгородь, совершенно непроницаемую для глаза. Он заметил лишь над ее листвой красные склоны уступов, подымавшихся кругом по равнине. Оттуда бежал маленький источник, который орошал этот беспорядочно насаженный сад. В нем вперемешку встречались мангостаны, апельсины, кокосы, бананы, манговые и другие плодовые деревья, отягощенные цветами и плодами. Даже стволы были покрыты ползучими растениями, которые вились вокруг пальм и сахарного тростника. Воздух был насыщен их благоуханием. Хотя большинство деревьев было еще в тени, первые лучи зари уже освещали их верхушки. Там порхали колибри, блистая, как рубины и топазы, меж тем как бенгальские воробьи-многоголоски, спрятавшись под влажной листвой, оглашали из гнезд воздух своим нежным пением.

Ученый гулял под этим прелестным навесом, забыв о науке и честолюбивых мыслях. Вскоре парий пришел просить его к завтраку. «Ваш сад восхитителен, — сказал англичанин. — Я не нахожу в нем других недостатков, кроме того, что он слишком мал. На вашем шесте я прибавил бы к нему лужайку и углубил бы его в лес». — «Сударь, — ответил ему парий, — чем меньше занимаешь места, тем более ты скрыт. Одного листа достаточно для гнезда птицы-мушки». С этими словами они вошли в хижину, где увидели в углу жену пария, кормящую ребенка. Она прислуживала им за завтраком. После молчаливой трапезы ученый стал готовиться к отъезду. Индус сказал ему: «Гость мой, поля еще затоплены ночным дождем, дороги непроходимы; проведите этот день с нами». — «Я не могу, — сказал ученый, — со мной слишком много людей». — «Я вижу, — возразил парий, — вы спешите покинуть страну браминов, чтобы вернуться в страну христиан, религия которых заставляет всех людей быть братьями». Ученый со вздохом поднялся. Тогда парий сделал знак жене, которая, опустив глаза, безмолвно подала ученому корзину с цветами и плодами. Парий же вместо жены сказал англичанину: «Сударь, простите бедность нашу, у нас нет амбры, ни алоэ, чтобы воскурить благовоние перед гостем, по обычаю Индии. У нас есть лишь цветы и плоды. Но я надеюсь, что вы не отнесетесь с презрением к этой маленькой корзине, которую наполнили руки моей жены. В ней нет ни маков, ни ноготков, но есть жасмины и бергамоты, избранные за устойчивость запаха, — символ нашей преданности, которую мы сохраним даже тогда, когда перестанем видеть вас». Ученый взял корзину и сказал: «Я не могу достаточно отблагодарить вас за гостеприимство и выразить все уважение, которое питаю к вам. Примите эти золотые часы, они от Грэхэма, знаменитейшего лондонского часовщика. Их заводят лишь один раз в год». Парий ответил ему: «У нас нет надобности в часах, ибо есть часы, которые всегда идут и никогда не портятся: это — солнце». — «Мои часы отбивают время». — «Для нас то же делает пение птиц», — возразил парий. — «По крайней мере, — сказал ученый, — примите эту нить кораллов, чтобы сделать красное ожерелье для вашей жены и ребенка». — «У моей жены и ребенка, — ответил индус, — не будет никогда недостатка в красных ожерельях, пока в нашем саду не переведется ангольский горох». — «Примите тогда эти пистолеты, — сказал ученый, — чтобы защищаться от воров в вашем уединении». — «Бедность, — сказал парий, — вот крепость, удаляющая от нас воров. Серебра, которым украшено ваше оружие, было бы достаточно, чтобы привлечь их. Во имя бога, покровительствующего нам и от которого ждем мы награды себе, не отнимайте у нас награды за наше гостеприимство». — «Все же, — возразил англичанин, — мне хочется, чтобы у вас сохранилось что-нибудь на память обо мне». — «Хорошо, гость мой, — ответил парий, — раз вы этого желаете, то я осмелюсь предложить вам обмен: дайте мне вашу трубку и примите мою. Когда я буду курить да вашей, я буду вспоминать, что европейский пандит не презрел гостеприимства бедного пария». Тотчас же англичанин протянул ему свою трубку из английской кожи, у которой конец был из желтого янтаря, и получил в обмен трубку пария, ручка которой была из бамбука, а чубук — из глины.