Покушения и инсценировки: От Ленина до Ельцина - [26]

… После Октябрьской революции связь с Петербургом прервалась. Но один общий знакомый рассказал о Каннегисерах: отца сняли с должности, никаких лакеев и балов, самоубийство Сережи подкосило стариков. Лулу рвет и мечет, хочет уехать за границу, старикам трудно решиться; живет у них Савинков, имеет большое влияние на Леву.

Потом дошла до нас весть — убит Урицкий. К индивидуальному террору в нашей среде относились как к глупости. Эсеры? Да, убийство приписывали им. Ну, убит какой-то комиссар, я эту фамилию слышала впервые. И вдруг выясняется — убил Лева Каннегисер. В Одессе, где его хорошо знали, все ахнули. Мальчишка, далекий от — всякой политики, элегантный эстетствующий сноб, поэт не без способностей, что его могло на это толкнуть? Кто-то его настроил? Не Савинков ли? Существовала версия, что Лева считал своим долгом в глазах лидеров эсеровской партии искупить преступление брата, спасти честь семьи.

Старики Каннегисеры пустили, говорят, в ход все свои связи, но тщетно. Держался их сын, по слухам, до последней минуты спокойно и твердо.

Лева с тростью денди, с похабщиной на сардонически изогнутых губах — и террор… Лева — и политическое убийство… Неужели так далеко могли завести кривляние, привычка к позе? От игры в порочность в духе Дориана Грея — к убийству?..

После расстрела Левы Каннегисера старики были совершенно убиты. Такие мальчики, выдающиеся, блестящие, столько возлагалось на них надежд, такие рисовались радужные перспективы… Через некоторое время старики уехали за границу вместе с Лулу. Счастье, благополучие, почет — все осталось позади.

Знакомый работник советского торгпредства видел потом Лулу в эмиграции, толстую, грубую. Родители умерли, она неудачно вышла замуж и разошлась, очень нуждалась. Все пошло прахом. Таким был конец династии Каннегисеров.

(Журнал «Столица», 1992, N 92)

Глава 3 КРОВОПРОЛИТИЕ У ЧАСОВНИ

Это был самый первый террористический акт против представителя власти большевиков, устроивших переворот и арестовавших Временное правительство. Исполнителя с полным основанием можно назвать террористом номер один советской эпохи.

Покушение готовилось по классическим правилам — в то время еще живы были многие мастера этого дела, в совершенстве владевшие искусством неотступно выслеживать свои жертвы, терпеливо дожидаясь минуты, когда можно бросить бомбу или выхватить револьвер. Конец девятнадцатого — начало двадцатого века в России ознаменовался невиданным всплеском политического террора. От рук народовольцев пали сотни ненавистных царских жандармов и чиновников.

Но все рекорды побили социалисты-революционеры. На их счету — два министра, тридцать три губернатора и вице-губернатора, шестнадцать градоначальников и двадцать четыре начальника тюрьмы, семь генералов и пятнадцать полковников. В списке их жертв — прокуроры и начальники сыскных отделений, приставы и околоточные, присяжные поверенные и провокаторы.

Когда большевики разогнали Учредительное собрание и узурпировали власть, эсеры, разумеется, не могли смириться с такой наглостью.

Боевые отряды социалистов-революционеров начали выбирать новые объекты своего внимания, поскольку были убеждены, что никакая борьба против большевиков, кроме террористической, не принесет результатов.

ДУШИТЕЛЬ СВОБОДЫ

Мало кто знает, что до большевистского переворота в октябре семнадцатого года только в одной Москве, которая, заметим, тогда не была столицей, выходило около шестисот газет.

Нечто подобное наблюдается и сейчас, после того как рухнула монополия на печать правившей более семидесяти лет коммунистической партии. Ныне газет в первопрестольной — что грибов после дождя, на все вкусы, от чисто развлекательных до чисто политических.

Февральская революция семнадцатого года тоже породила невиданный прежде газетный бум. Каждая политическая партия, каждое общественное движение считало делом чести иметь свой печатный орган. Если в сонной купеческой Москве выходило около шестисот изданий, то можно представить, сколько их было в клокочущем ежедневными митингами и манифестациями столичном революционном Петрограде!

Правительство Керенского свободу печати не ущемляло. Разрешалось все, что было не запрещено. А запрещалось только одно — призывы к насильственному свержению власти. Критикуй сколько влезет, злословь, если это тебе доставляет удовольствие, иронизируй — но к открытому сопротивлению не зови. На то и демократия.

Большевики поступили по-иному. Уже на третий день после прихода к власти, двадцать седьмого октября, их Совнарком по представлению Ленина принял декрет о печати. Формально закрытию подлежали лишь печатные органы сугубо контрреволюционного направления. Но где критерии, по которым определялось, топит то или иное издание великую победу народа в потоках грязи и клеветы или не топит? Какая газета отравляет умы пролетариев, а какая не отравляет? Кто вносит смуту в сознание народных масс, а кто не вносит?

Право выносить суждения по этим вопросам получили специальные органы — комиссариаты по делам печати, пропаганды и агитации. Они создавались в соответствии все с тем же ленинским декретом о печати.