Покушение на зеркало - [3]

…Лязгнула дверь.

— Сидоров! Давай выходи!

На допрос? Наконец-то! Вот и дождался.

— Ну, быстро, быстро на выход!

Перебьешься, комарик, ядовито подумал он, обождешь. С тобой-то можно без церемоний. Хотя нет, опасно, надо, чтоб все-все тип-топ, чтоб чистенько и в мелочах.

— Нога… — хрипит Сидоров. — Не сымацца с койки…

— Какая еще нога?

Не один ли тебе хрен, какая? Он натужно кашляет. Уж это Сидоров умеет, умеет.

Тренирован прямо-таки замечательно. Виснет на железной спинке, хрипит, захлебывается кашлем. Но правую ногу с одеяла не снимает. Краем глаза следит за конвоиром — не шарахнул бы кованым своим ботинищем. А что? Может.

Сопливенький еще мальчишка, тощенький, угреватый. Небось первогодок. Да ведь и такому хочется выглядеть хоть кого-то сильнее. Хотя бы такого, как он, бомжа вонючего. Три недели он не видел себя в зеркале, образину свою сейчасную знает только на ощупь. Бугристый череп с плешинкой — вылезла, подлая, после «нулевки». Узкие скулы, обтянутые нездоровой кожей, скелетистые впадины на щеках. И щетина мерзопакостная, уже не колючая, правда, помягчевшая, цветом наверняка пегая. А уши, уши!.. Вот не думал, что после стрижки наголо они так забавно раскрылатятся. Подзабыл, что стеснялся в детстве своей лопоухости.

— Кончай ты! — уже не приказывает, а просит конвоир.

Погоди, говорит ему мысленно он, вот захочу — и перестану, а пока не хочу.

Сидоров снова кашляет — с глухим хрипом, изображая муки адовы, с клекотом бьется хребтом о спинку койки, раскачивается, как правоверный еврей на молитве. А парень, бедняга, мельком замечает он, перепугался, совсем новичок, видно, в охране… Ведь с сочувствием смотрит, даже с испугом, вон как губы дрожат…

Усмехнувшись, Сидоров с неожиданной легкостью сбрасывает ногу с койки на пол, рывком встает и корчит брезгливую гримасу. И мысленно представляет, насколько омерзительной смотрится сейчас его рожа.

— Ладно, гражданин начальник, так и быть, потопали.

Конвоир розовеет от злости, но Сидоров уже и не глядит на него, надоел.

Заложив руки за спину, идет к двери и выходит из камеры…

* * *

— Садитесь!

Ларина кивком отпустила конвоира. Придвинула поближе бланк протокола допроса подозреваемого, попробовала на откидном календаре, хорошо ли ходит шарик в авторучке, и только потом уже подняла глаза на человека, мешком плюхнувшегося на табуретку напротив нее.

Нет, не самого приятного собеседника заполучила она на этот раз. Он не произнес еще и слова, а следователь уже знала, интуитивно поняла, что разговор предстоит непростой. Взгляд — острый, лишь на мгновенье полыхнувший откровенной неприязнью и тотчас угасший, словно выключенная лампочка фонарика, ставший стеклянно безразличным, — такой взгляд был ей хорошо знаком. Этот человек лишь прикидывается опустившимся, обезличившимся бомжем, сказала она себе. Он умеет владеть собой, он настроен на жестокую борьбу. Значит, и мне надо быть готовой к тому, что передо мной вероятный преступник, быть может, изворотливый, многоопытный и умный. Как ни старается он сейчас натянуть на физиономию маску дебила, первый же взгляд выдал его с головой. Но пусть он не догадывается об этом. Пока.

Ларина быстро, крупным, размашистым почерком заполнила первые строки протокола, касающиеся ее самой, даты и места допроса, и оторвала ручку от бумаги.

— Фамилия, имя, отчество?

— Мое?

— Ваше, разумеется. Меня зовут Ларина Анна Сергеевна. А вас?

— Ну, Иванов… Петр… Сидорович.

Так, сказала себе Анна, понятно: настроился играть в комедийном ключе. Она обежала равнодушным взглядом лицо бомжа, исхудавшее, с выпирающими скулами, без какого-либо следа бровей, напоминающее детский рисунок — точка, точка, два крючочка… Темная, чуть извилистая прорезь рта с потрескавшимися губами, черные точки ноздрей, обритая голова с грязными оттопыренными ушами, утолщенный кончик носа, почти кругляш, безвольный, чуть загнутый подбородок…

И запрятанные под голыми надбровьями синие глаза — сейчас они неподвижные, тупые, похоже, он нарочно выпучивает их, чтобы выглядеть законченным придурком. Не поймай она тот взгляд…

— При задержании вы назвали себя Сидоровым. Как понимать?

— Да хоть как… Один леший.

— И все-таки? Ваша настоящая фамилия?

— Пиши Сидоров, если больше нравится.

— Хорошо, Сидоров так Сидоров. Дата, место рождения?

— Мое?

Анна стиснула губы. Нет, не разозлишь, не старайся.

— Ваше. Перестаньте прикидываться дурачком, Сидоров. Не поможет.

— А я и есть дурачок. Это ты умная.

— Повторяю: год, число, место рождения?

Он задумался. Отквасил губы, поднял глаза на потолок, словно бы с трудом вспоминая.

— Эта… Как ее? Магаданская область, поселок Барачный… В пятьдесят вроде первом году… Ага, восьмого марта!.. Или нет?

— Вы что, не помните точно?

— Не-а… А чо помнить-то?.. Старый — и все тут.

— Ладно. Запишем пока это. Проверим. Но, Сидоров, учтите: за дачу ложных сведений вы несете ответственность перед Законом.

Ах, как это страшно, подумал он, разглядывая склонившуюся над протоколом молодую женщину. Надо же — от-вет-ствен-ность!.. Тебе, законница ты моя белокурая, наверняка кажется, что нет в жизни страшнее жупела, чем дышло ваших замечательных Кодексов, на которые чихать хотели все, у кого в кармане густо, а уж бомжи и подавно… Сколько ж тебе годков, милая, небось лет пять всего как с институтской скамьи? Интересно, замужем ты или еще в девицах? Вот и занятие у меня теперь есть на время допросов: попробую-ка раскусить тебя самое, как ты меня пытаешься. У тебя, бедняжки, вряд ли что путное выйдет, а я-то тебя так и сяк пощупаю. Как и положено мужику с вашей сестрой.