Покушение - [33]

Обер-кельнер, сопровождаемый двумя простыми кельнерами, снова заспешил к столику, где сидела компания полковника. Они попытались отгородить своими спинами, словно ширмой, орущего полковника, но напрасно. Его трубный глас прорвался бы даже сквозь грохот сражения. А здесь, в ресторане «Хандлер», все просто содрогалось от его крика.

— Как мне осмелились предложить такое?! — бушевал посетитель — до белого каления его довел самый обычный счет, к которым здесь все привыкли. — Я — полковник Брухзаль! Мои боевые друзья и я каждый день подвергаемся на фронте смертельной опасности. И все это, оказывается, лишь для того, чтобы эти паскуды в тылу могли жрать и пить в три горла по спекулятивным ценам!

— Прошу вас, господин полковник! — умолял обер-кельнер. — Считайте себя, пожалуйста, нашим гостем. Не нужно ничего платить!

— Плевал я на ваши счета! — кричал, весь дрожа от гнева, фронтовик, его нервы сдали окончательно. — Так вы от меня все равно не отделаетесь. Наш рейх превратился в стадо баранов!

Майер поднял голову, нетерпеливо принюхиваясь, словно легавая, почуявшая дичь. Бракведе происходящее, казалось, не трогало: он спокойно пил свой кофе, но взгляд его становился все более печальным.

А возмущенный полковник бушевал без удержу:

— Жалкий свинарник — вот что такое наш рейх! И это неудивительно при таком болване, как фюрер! Зарылся в землю, как дождевой червь, а паразиты нагуливают себе жирные зады.

Офицеры, пришедшие вместе с полковником Брухзалем, оттеснили его к выходу. Остальные посетители вели себя так, будто ничего не видели и не слышали.

— Каждый празднует, как может. — Штурмбанфюрер Майер закурил сигару, настоящую «гавану» из французских трофейных запасов. — И от мелкой скотины остается навоз, а я должен чем-то удобрять свою капусту. Так что всякая мелочь пригодится.

Эти слова Майера означали, что полковника Брухзаля можно было уже считать мертвецом.

Капитан фон Бракведе нагнулся:

— Следовательно, акция против Бека лопнула?

Майер кивнул:

— Отложена на время, скажем, до особого распоряжения, что предусматривает доверительное сотрудничество между нами.

— А вот и наш подарок… — Ефрейтор Леман держал в руке нечто похожее на толстый семейный альбом или пакет. — Эта штука удобно уляжется в любой портфель.

Полковник фон Штауффенберг взял пакет и внимательно осмотрел. Он и в самом деле выглядел как аккуратно перевязанная кипа канцелярских бумаг и весил примерно от восьми до десяти килограммов.

— Этого хватит? — спросил полковник.

— В любом случае! Леман набросал примерную схему помещения и в центре поставил кружок, а рядом с кружком — крест, точнее, свастику. — Если представление пойдет в бункере, то не имеет значения, где положить заряд, если же в обычном помещении, то расстояние между пакетом и объектом не должно превышать восьми, в крайнем случае — десяти метров.

— Так я и сделаю, — заметил полковник.

— Обязательно обратите внимание на одно обстоятельство — на открытые окна. Это может значительно уменьшить действие взрыва. Если окна будут открыты, вы должны приблизиться к объекту не менее чем на пять метров, а самое лучшее на три.

Они сидели рядом в кабинете Штауффенберга. Казалось, в глыбообразном здании на Бендлерштрассе, кроме них, не было ни души — такая тревожная тишина их обволакивала. Близилась полночь. Свет от лампы, ослабленный абажуром, падал на их лица — на узкое, продолговатое лицо полковника и на покрытое сеткой морщин лицо ефрейтора.

— Для маскировки я положу в портфель еще несколько папок.

— Не делайте этого, господин полковник. Возьмите лучше чистую бумагу или газеты, скажем «Фёлькишер беобахтер»[17]. Вы должны считаться с тем, что после взрыва будут задействованы специальные команды, которые обыщут помещение и соберут все до последнего клочка бумаги. И нужно избежать малейшей улики, которая указала бы на вас. Никогда заранее не знаешь, чем все кончится.

— Вы стараетесь предусмотреть любую мелочь, Леман.

— До сих пор я выхожу из себя, когда вспоминаю бомбу, замаскированную под бутылку коньяка. Люди Трескова подложили ее в самолет, на котором летел Гитлер, а взрыва не получилось — отказал запал. Однако я не могу в это поверить. Очевидно, кто-нибудь из тех, кто последним держал бомбу в руках, от волнения неправильно вставил взрыватель. У нас с вами такого не должно случиться.

— Разрешите мне задать вам вопрос, Леман?

Немного удивившись, ефрейтор кивнул. И тогда полковник спросил:

— Зачем вам все это?

Леман еле слышно рассмеялся:

— Я отвечу вашими же словами: кто-то в конце концов должен сделать это. А что касается меня, то меня мучит комплекс, нет, не комплекс неполноценности, а, так сказать, комплекс «отцов и детей». Мой старик — ортсгруппенлейтер[18] и изо всех сил старается копировать Гитлера. И могу вас заверить, это очень подстегивает меня.

Полковник левой рукой дружески похлопал ефрейтора по плечу. Последний и не подозревал, что подобный жест был для Штауффенберга нетипичным. Обычно он стеснялся прикасаться к чужому человеку.

— Дайте мне вашу левую руку, — требовательно сказал ефрейтор. — А теперь сожмите мои пальцы своими тремя. Жмите, пожалуйста, как можно сильнее.