Покупатель планет - [12]

— Я слишком молод, чтобы быть уверенным, но я никогда не слышал о ком-то подслушивающем произнесенные слова, когда он может «услишать» их мысленно. Кажется, или то, или другое. Вы же никогда не говорите, когда вы «гаварите»?

Беаслей кивнул.

— Это так. Я хочу рассказать тебе кое-что из того, что не рассказал, и, конечно, когда я стану рассказывать тебе, я постараюсь говорить потише, так чтобы никто не мог подслушать нас, понятно?

Род кивнул.

— Так в чем же дело, сэр? Что-то неправильно с моим титулом наследника?

Беаслей стал пить, не сводя взгляда с Рода, глядя на него поверх кружки.

— В этом тоже есть проблемы, парень, но хоть все здесь не так плохо, об этом я могу поговорить с тобой и с другими опекунами. Тут дело более личное. И похуже.

— Пожалуйста, сэр! В чем же дело? — закричал Род, почти раздраженный всей этой таинственностью.

— Очсек заинтересовался тобой.

— Что такое Очсек? — спросил Род. — Я никогда о таком не слышал.

— Ни что, а кто, — сумрачно сказал Беаслей. — Очсек как ты знаешь парень в правительстве Содействия. Человек, который хранит книги для Зампредседателя. Это — Поч. Сек. (что означает Почетный Секретарь или что-то доисторическое). Так его называли, когда мы впервые ступили на эту планету. Но теперь все называют его Очсеком и пишут, как и говорят. Он знает, что не может дать обратный ход приговору, вынесенному в Саду Смерти.

— Никто не может! — закричал Род. — Такого никогда не было. Каждый это знает.

— Они могут знать это, но есть гражданский суд.

— Как они могут судить меня гражданским судом, если мне даже обвинение не предъявлено? Вы сами знаете…

— Никогда, парень. Никогда не говори, что Беаслей что-то знает, или чего-то не знает. Говори только, что ты думаешь, — даже в частной беседе, только между ними двумя, — Беаслей не хотел нарушать фундаментальную тайну слушанья в Саду Смерти.

— Это только так говорится, Господин и Собственник Беаслей, разгоряченно заговорил Род, — что гражданский суд есть нечто, что применяется к собственнику, если соседи долгое время жалуются на него. Но ведь у них не было ни времени, ни повода жаловаться на меня?

Беаслей задержал руку на чашке. Произносить слова было для него настоящей мукой. Капли пота проступили у него на лбу.

— Предположим, парень, что я знаю, — печально сказал он, — через собственные каналы о том, как проходило судилище в том фургоне… там! Я скажу, что как-то узнал об этом… и я точно знаю, что Очсек ненавидит иностранного джентльмена, который мог быть в трейлере в роли…

— Повелителя Красная Дама? — прошептал Род, в конце концов потрясенный фактом, что у Беаслея хватило сил говорить, о чем обычно даже не упоминали.

— Конечно, — кивнул Беаслей. Его гордое лицо едва не расплылось от слез. — Я уверен, что Очсек знает о тебе и чувствует, что закон нарушен, все нарушено, что ты — уродец, который может причинить вред всей Норстралии. И что же мне делать?

— Я не знаю, — сказал Род. — Возможно, все мне рассказать?

— Никогда, — сказал Беаслей. — Я — гордый человек. Дай мне еще выпивки.

Род пошел к серванту, принес еще бутылку горького пива, удивляясь, где и когда он может найти Очсека. Он никогда не имел никаких дел с правительством; его семья — в первую очередь его дед, всю жизнь, а потом его тети и кузины — брали на себя заботы обо всех официальных бумагах, разрешениях и прочих вещах.

Беаслей сделал большой глоток пива.

— Это хорошее пиво. Говорить — тяжелая работа, даже если это хороший способ сохранить секрет, если ты совершенно уверен, что никто не сможет заглянуть в наши головы.

— Я его не знаю, — сказал Род.

— Кого? — спросил Беаслей, мгновенно прервав ход своих мыслей.

— Очсека. Я не знаю никакого Очсека. Я никогда не был в Новой Канберрии. Я никогда не видел официальных представителей, нет, даже никаких инопланетян, я никогда не встречал джентльмена, о котором мы говорили. Как может Очсек знать меня, если я не знаю его?

— Ну, ты даешь, парень. Он не был тогда Очсеком.

— Во имя овец, скажите мне, кто он! — спросил Род.

— Никогда не произноси имя Повелителя, если говоришь о Повелителе, мрачно сказал Беаслей.

— Сожалею, сэр. Я — извиняюсь. Кто это?

— Хоугхтон Сум сто сорок девятый, — сказал Беаслей.

— У нас нет соседа с таким именем, сэр.

— Да, — грубо сказал Беаслей, так словно приближался к концу дороги неразрешимых тайн.

Род смотрел на него, по-прежнему недоумевая.

Далеко-далеко по дороге за Холмами Подушки, заблеяла гигантская овца. Возможно, это означало, что Хоппер передвинул на новое место ее платформу, так чтобы она смогла дотянуться до свежей зелени.

Беаслей наклонился к Роду. Он зашептал, и смешно было видеть нормального человека запутавшегося в собственных нашептываниях, из-за того, что он не говорил своим голосом полгода. Его слова звучали тихо, неразборчиво, так словно он начал рассказывать Роду крайне непристойную историю, или задавал ему какой-то личный и очень неподходящий вопрос.

— Твоя жизнь, парень, в опасности, — прошептал он. — Я знаю, что у тебя есть одна странность. Мне очень не хочется спрашивать тебя, но я должен. Сколько ты помнишь о своей жизни?

— А, это? — сказал Род. — Я не думал, что кто-то спросит об этом, даже если это неправильно. Я прожил четыре детства, с нуля до шестнадцати лет. Моя семья надеялась, что я научусь «гаварить» и «слишать», как все остальные, но я оставался самим собой. Конечно, я не был настоящим малышом на третий раз, когда они стерли мою память. Я стал всего лишь безликим идиотом в биологическом возрасте сорока восьми лет.