Покровители - [10]
Тут, как раз, родился питерский рок-клуб, и понеслось. Задумчиво-хипповский «Аквариум», музыка для интеллигенции, в которой растворяешься и плывешь. Пить только вино и чай, курить и говорить обо всем под акустику. Прекрасная ты, загадочный я, электрический пес, два-двенадцать-восемьдесять пять, ноль, шесть, – это мой номер, номер, номер. В таком состоянии можно находиться много месяцев напролет, жаль, что иногда надо учиться и работать. Цой, «Кино», алюминиевые огурцы, романтика ночных питерских улиц. Задумчивая грусть и мокрая слякоть, шляпа, шерстяные носки, а когда-то ты был битник, угу-угу-угу. Кинчев, красное на черном, шестой лесничий, мой поезд едет не туда. Романтическая агрессия, разнесенное в пух метро после концертов.
Гризов Кинчева одобрял, но метро не ломал. Не видел в этом смысла. Хотя на концертах всегда происходил мощнейший выброс энергии, каждый воспринимал ее по-своему. Кто-то «круши-ломай», бей «их», они «не наши». А Гризов впитывал эти выбросы энергии в себя. Энергия бродила в нем какое-то время, заставляя ощущать мир острее, а потом находила выход в каких-то творческих вещах, но уже Гризовских. В то время он начал писать рассказы. Передача энергии на расстоянии, как ни крути.
Однако больше всего Гризову нравился «Пикник» своей многоуровневой сложностью. И Цой, и Кинчев, и Гребенщиков, при всем таланте, иногда бывали простыми. Но Шклярский никогда не бывал. Видимо не мог. Своей гитарой или клавишными пассажами Эдик цеплял сразу за сотни чувств. Его музыка была разной. Она то пробивала Гризова, как ветвистая молния, то обволакивала паутиной японских мыслей. От нее было не уйти. Услышав несколько раз «Пикник», Гризов понял, что выбор сделан, это навсегда. Это и есть его любимая группа.
На первом курсе «Радиополитехникума» Антон стал хипаном. Думал, что от души. Честно отрастил волосы, ходил в длинном свитере, катался «на собаках» и по трассе, ночевал в пути, где придется. Жил без денег, вписывался на флэтах, найтовал вместе с другими хипанами. Курил бамбук. Классное было время. Даже сшил себе фирменную холщовую торбу и джинсовый ксивник, как полагается. Обвешавшись всякими феньками, ходил на «Аквариум». Оттягивался по полной программе. Только наркотиков не ел.
Наркотики всех видов существуют для полных дебилов. Расширять границы реальности нужно тем, у кого вообще нет фантазии, то есть ограниченным отморозкам. А таких, к сожалению, было вокруг неограниченное количество. Хиппи одобряли наркотики, в смысле свободы выбора, Гризов не одобрял. Наркотик в любом смысле, – это смерть. И никак иначе.
За два года катания по трассе, Гризов осознал, что больше любит ездить с билетом на поезде и мыться в ванной, чем не мыться вообще и не обращать внимания на свой внешний вид, кроме фенек. Это был раскол в сознании. Первый шаг в сторону цивилов. Точнее полшага. Об этом ему сказал Профессор.
Это был не тот профессор, который учит, а друг, одногрупник по «Радиополитехникуму». Звали его Роман Кочетков, но по жизни к нему прилипла кличка «Профессор», потому, что это был очень умный парень, шарил в математике, писал стихи, хипповал. Был очень добрым, верил в Бога, не знал, что такое деньги и всем помогал. Гризов захипповал, можно сказать, с ним за компанию. А Профессор был настоящим хиппи. По той же причине жизнь в системе государства российского у него никак не складывалась. Он был очень одаренным, но динамил учебу, писал стихи, но часто прогуливал «Литературу». То есть жил в параллельной системе, в своей. Периодически пропадал на пару месяцев, как потом выяснялось, жил все это время в разных монастырях с монахами, помогая им разгружать уголь, хотя с виду был тщедушный, из серии «плевком перешибешь». В результате его отчислили после второго курса.
Чуть позже, лет через пять, от общих друзей Гризов узнал, что Профессор захипповался до того, что ушел в монастырь. Потом все отучились, переженились, разъехались. Больше Антон ничего о своем друге не слышал.
Но, разобравшись со своим хиппизмом, Гризов стал цивилом не надолго. Времена были не те, чтобы долго и формально оставаться цивилом. Времена были неформальные. Веселые времена. Все время тянуло на подвиги.
Спустя полгода Гризов стал анархистом. Из чувства антиколлективизма. Хиппанов было много, рокеров, битников, рокобилов, металлистов, гопников, тоже. Анархистов было мало. Во всем городе не больше сотни. В «Радиополитехникуме» вообще никого. Гризов стал первым.
Всему виной был матросский бушлат и шерстяные матросские штаны, принесенные отцом невесть откуда. Штаны были на огромных пуговицах, которые застегивались с боку. Это страшно веселило Гризова, но было неудобно. К тому же весили они, – будь здоров. Как матросы несли службу в таких штанах, ему было совсем непонятно. Все что в них можно было делать, это, расстегнув пуговицы по бокам, писать в чистом поле против ветра. Но Антон терпел, оригинальность стоит дорого. Искусство, как известно, требует жертв.
