Покрашенный дом - [50]

Потом мы заметили какое-то движение в поле и замедлили ход, почти остановились. «Это ферма Эмбри, — сказал Паппи, кивнув в ту сторону. — Мексиканцев видишь?» Я потянулся, привстал и наконец увидел их — четыре или пять соломенных шляп в море белого; они низко пригнулись, видимо, услышали нас и решили спрятаться.

— Они и в воскресенье собирают? — спросил я.

— Ага.

Мы прибавили скорость, и скоро они пропали из виду.

— Что будем делать? — спросил я, как будто здесь был нарушен закон.

— А ничего. Это личное дело Эмбри.

Мистер Эмбри был членом нашей церковной общины. И я не мог себе представить, что он дозволяет работать на своем поле и в воскресенье.

— Как думаешь, он об этом знает? — спросил я.

— Может, и не знает. Думаю, мексиканцам было нетрудно выбраться в поле после того, как он поехал в церковь, — сказал Паппи без особого убеждения.

— Но они же не могут взвесить собранный хлопок, — заметил я.

Паппи улыбнулся.

— Да уж, надо думать, — сказал он.

Вот так было установлено, что мистер Эмбри разрешает своим мексиканцам собирать хлопок по воскресеньям. Слухи об этом ходили каждую осень, но я не мог себе представить, что такой образцовый дьякон, как мистер Эмбри, замешан в столь отвратительном грехе. Я был шокирован; Паппи — нет.

Бедные, бедные мексиканцы! Привозят их сюда, как скот, заставляют вкалывать как проклятых, да еще отбирают у них единственный день отдыха, пока владелец плантации прячется в церкви!

— Давай-ка не будем никому рассказывать об этом, — сказал Паппи, довольный, что ему удалось подтвердить очередной слух.

Так. Вот вам и еще один секрет.

* * *

Еще подходя к церкви, мы услышали, что вся наша конгрегация поет. Я еще никогда не оказывался вне церкви, когда мне было положено быть внутри. «На десять минут опоздали», — пробормотал Паппи себе под нос, открывая дверь. Все стояли и пели, так что нам удалось проскользнуть на свое место, не вызвав переполоха. Я посмотрел на родителей, но они не обращали на меня внимания. Когда псалом закончился, все сели и я обнаружил, что уютно сижу между дедом и Бабкой. Рики, может быть, сейчас в опасности, но уж меня-то есть кому защитить.

Преподобный Эйкерс прекрасно понимал, что ему следует избегать упоминаний о войне и смерти. Но начал проповедь с торжественного объявления о смерти Тимми Нэнса, о чем все уже знали. Миссис Докери уже увели домой — отлежаться. Ученики из ее класса в воскресной школе строили планы, как ее утешить. Брат Эйкерс заявил, что пришло время всей конгрегации сплотиться и помочь одной из своих.

Это будет поистине звездный час для миссис Докери, все это отлично понимали.

Если бы брат Эйкерс продолжил говорить о войне, ему бы пришлось после службы объясняться с Паппи, так что он вернулся к заранее приготовленному тексту проповеди. Мы, баптисты, очень гордимся тем, что посылаем миссионеров по всему миру, и сейчас все наши единоверцы как раз разворачивали мощную кампанию по сбору средств для их поддержки. Вот об этом и говорил брат Эйкерс — о сборе денег, чтобы мы могли направлять больше наших людей в такие места, как Индия, Корея, Африка и Китай. Иисус учил нас любви ко всем людям и всем народам, невзирая на их различия. И именно нам, баптистам, предстояло обратить остальные страны мира в истинную веру.

Я же решил, что не пожертвую и лишнего дайма.

Меня с детства приучили жертвовать одну десятую всех своих доходов на церковь, и я выполнял это, но с неудовольствием. О пожертвованиях говорилось и в Писании, так что спорить тут бесполезно. Но брат Эйкерс говорил о сборе еще больших сумм, сверх и помимо обычных, о дополнительных пожертвованиях, и вот тут ему крупно не повезло — там, где это касалось меня. Я вовсе не желал, чтобы мои деньги послали в Корею. И был уверен, что остальные Чандлеры тоже не желают такого. А может быть, и вся наша община.

В то утро он был не очень громогласен. Говорил о любви и благотворительности, а не о грехе и смерти, и мне даже показалось, что он не слишком усердствует. А поскольку в церкви было тише, чем обычно, я начал клевать носом.

После службы мы были не очень настроены на пустые разговоры. Взрослые сразу пошли к пикапу, и мы поспешно отбыли из города. Когда мы выезжали на шоссе, отец спросил:

— А где вы с Паппи пропадали?

— Да просто ездили вокруг, — ответил я.

— Куда именно?

— В ту сторону. — Я указал на восток. — Никуда конкретно. Думаю, ему просто хотелось побыть подальше от церкви.

Он кивнул, словно и сам хотел бы уехать тогда вместе с нами.

* * *

Когда мы заканчивали воскресный ужин, в заднюю дверь тихонько постучали. Отец сидел ближе всех к ней, так что он вышел на заднюю веранду, где обнаружил Мигеля и Ковбоя.

— Мать, тут твоя помощь нужна, — позвал он, и Бабка поспешила из кухни наружу. Все остальные последовали за ней.

Ковбой был без рубашки; левая сторона его груди вся опухла и выглядела просто ужасно. Он едва мог поднять левую руку, а когда Бабка заставила его это сделать, скривился от боли. Мне было его очень жалко. На груди у него была небольшая ранка, в том месте, где в него попал бейсбольный мяч.

— Рубец останется, — пробормотала Бабка.