Покойся с миром - [20]

Бруно повернулся, мужчина поднял руку к уху, словно держал в ней телефонную трубку.

— Опять вызывают, — вздохнув, сказал Бруно. — Если это какой-нибудь безграмотный таможенник, закажу мафии, чтобы его устранили. — Он подмигнул. — Да, Мария должна была присутствовать на открытии, но позвонила и сказала, что неважно себя чувствует. Я посоветовал ей не вставать с постели. Жаль. Она так хотела участвовать в открытии. Так много сделала, чтобы оно состоялось. Ладно… завтра я тебе позвоню, договоримся о встрече. Пока. — Он вяло поднял руку.

— До встречи, — сказал я и посмотрел, как он прокладывает себе путь сквозь толпу.

Потом направился к выходу, думая о том, почему Мария не отвечала на мои звонки.

На такси я добрался до ее дома, в вестибюле нашел ее имя и номер квартиры на почтовом ящике. Поднявшись на третий этаж, постучал. Увидел в щели под дверью полоску света, но не услышал ни звука из квартиры.

Постучал еще раз, дернул за ручку. Дверь была заперта.

Замок оказался примитивным, и я, достав из бумажника отмычки, без особого труда открыл его.

Она, развалившись, лежала на диване, свесив одну ногу на пол. Синяя юбка задралась выше коленей, голова была повернута под неестественным углом. На лице, горле и блузке я увидел красные пятна.

Я тихо вошел и запер за собой дверь.

V

Я отношусь к типу людей, склонных излишне остро реагировать на любые события. Я стремлюсь найти в словах людей скрытый смысл, потом строю совершенно безумные конструкции на основании сделанных мной выводов. Иногда меня изводят кошмары, в которых весь мир опутан паутиной заговоров и зло ожидает лишь удачного момента, чтобы разрушить окружающую меня реальность под свое космическое хихиканье. Я отношусь к типу людей, которые каждый день принимают витамины и каждый год делают прививку от столбняка. Дело в том, что я становился жертвой такого количества несчастных случаев, почти несчастных случаев, потенциальных несчастных случаев и далеко не несчастных случаев, что считаю такие меры осторожности достаточно оправданными.

Помню, одним прохладным утром я, небритый, с воспаленными глазами, пахнущий пивом и табаком, узел галстука ослаблен и всего две сотни долларов в бумажнике, вышел из дома, где всю ночь играл в покер. На улице никого не было, станция метро находилась в четырех кварталах. Через несколько минут я заметил, что не одинок в этом мире. Примерно в тридцати футах впереди в подъезде прятался мужчина, пристально наблюдавший за мной. Я замедлил шаг и так же пристально посмотрел на него. Убегать было поздно. Я потянулся за бумажником в надежде, что он пощадит не оказавшую сопротивления жертву, а он резко сунул руку в задний карман брюк. Когда я поравнялся с ним, он протянул мне дрожащей рукой свой бумажник.

— Возьмите! — сказал он. — Больше у меня ничего нет! Только не стреляйте!

Итак, я во всем стремлюсь увидеть самое плохое и чувствую некоторое смущение, когда мои подозрения не оправдываются. Самое плохое обычно случается без предупреждения, что раздражает меня безмерно, особенно когда я вспоминаю, как часто был готов ко всему, но ничего не происходило. Надеюсь, парки[11] не мазохистки, чтобы любить того, кто так часто их проклинает.

Думая об этом, я, чтобы прогнать уныние, призвал на помощь свое извращенное чувство юмора и подошел к дивану. К сожалению, она дышала.

Я обошел диван вокруг. Увидел валявшуюся в луже на полу пустую полугаллонную бутылку из-под кьянти. Компанию бутылке составлял разбитый стакан. Мария порядочно облилась вином, и я вдруг пожалел, что у меня нет насморка, поскольку оказался слишком близко к результатам неудачного рывка к унитазу.

Чтобы не оставалось ни малейших сомнений, я проверил пульс — он был нормальным. Не было никаких видимых признаков того, что она упала и поранилась. Она не проснулась за время моего беглого осмотра, и это вполне меня устраивало. Что-то пробормотала, когда я поправил юбку и переместил ее в более удобное, на мой взгляде положение. Лицо ее представляло собой жуткую маску из винных пятен и расплывшейся косметики со следами высохших слез, ресницы слиплись в маленькие, блестящие от слез пучки.

Я поставил кипятиться воду для кофе. Он вряд ли мог бы ей помочь, но мне самому захотелось выпить чашку. Открыл окно, чтобы проветрить комнату, снял пиджак, закатал рукава и убрал грязь с пола. После этого я вытер ее лицо влажной салфеткой из махровой ткани.

Наконец ее веки затрепетали.

— Пить, — пробормотала она.

Я принес стакан воды, поддержал ее, пока она пила.

— Еще.

Она выпила еще два с половиной стакана и положила влажную салфетку на глаза. Потом приподнялась, прижимая салфетку ладонями, дыхание стало глубже.

— Аспирин, — сказала она. — В аптечке.

Я принес таблетки и, пока она их принимала, налил две чашки кофе. Потом она опустила салфетку и провела пальцами по длинным черным волосам.

— Ой! — воскликнула она, когда я поставил чашки на стол. — Кажется, мир постарел.

Она вымученно улыбнулась, взяла предложенную сигарету. Я сел на стул и закурил.

Молчание.

Мы сидели молча не меньше десяти минут. Потом она встала, снова улыбнулась, извинилась и вышла из комнаты. Через некоторое время я услышал шум воды.