Покоя не будет - [19]

Какое у Ярина сегодня настроение? Насмешливое? Добродушное? Один дьявол. Ярин обладал талантом быстро и без оглядки переходить из одного настроения в другое.

В приемной от Ниночки узнал, что у Ярина сидит Грайский. До обеда просидят: дождь, ехать нельзя, значит и торопиться не надо. Чего Грайского бояться? Не съест. Другое дело — захочет ли Антон Матвеевич при нем объясняться, но то забота Антона Матвеевича.

Грайский, высокий и стройный, в синем отутюженном костюме, стоял у окна и, заложив руки за спину, наблюдал, как по стеклу ползут расплывчатые струи дождя. Даже не повернулся, когда вошел Ивин, на приветствие слегка кивнул головой. Грайский для секретаря обкома молод. Талантливый, видно, человек: из института попал в МТС, оттуда взяли секретарем райкома, потом стал заведующим отделом обкома, а при перестройке, когда обком разделили, избрали вот секретарем обкома. Взлет! Для такого взлета голову надо иметь умную. Злые языки подтрунивают за глаза: мол, на перестройках выехал, каждая перестройка — ступенька. МТС не стало — взяли в райком, райкомы ликвидировали — пошел в обком, обком разделили — вышел в секретари. Это, конечно, соответствовало фактам, но не в этом суть. У Петра Ивановича не отберешь самого главного, сколько бы там ни судачили злые языки — умен, эрудирован, ну и хватку имеет крепкую.

Грайский Ивину нравился и в то же время Олег не то что побаивался, а просто не любил рядом с ним быть. Грайский не зазнался, нет, на это размениваться не будет, отлично отдает себе отчет, что зазнайство — одна из самых пакостных черт у человека. Однако какое-то врожденное чувство превосходства в нем сидело, тут уж ничего не скажешь. Вот и сейчас даже не повернулся, даже не поглядел, кто вошел в кабинет, слегка кивнул и только: мол, какая мне разница, кто появился — Петров или Сидоров?

Антон Матвеевич разговаривал по телефону, и Олег Павлович заколебался: может, лучше повернуться и уйти? Помялся у секретарского стола и неожиданно успокоился: коли зашел, то не вернется, обождет, когда Ярин кончит разговаривать по телефону. И сел.

Ярину под пятьдесят. Старый партийный работник, про него можно с полным основанием сказать: пережил бури и невзгоды, вынес все выговора и накачки. Остался цел и сидит пока что крепко. Передают, будто однажды, когда существовали райкомы, утверждали на бюро директора совхоза, молодого парня, несколько самонадеянного. Ярин спросил, давно ли он в партии. Тот ответил. Тогда Ярин подкинул еще:

— Взыскания имеешь?

Кандидат в директора с гордостью заявил:

— Нет, и надеюсь, не будет.

Антон Матвеевич глянул на парня вприщур, усмехнулся и, побарабанив пальцами по настольному стеклу, заключил:

— Есть одно предложение: пусть поработает управляющим. По-моему, для директора зелен.

И остался парень управляющим отделением совхоза.

В область Ярина не выдвигали — строптив, горячился без нужды. Теперь и староват стал для выдвижения. Ежик волос на голове сединой посолен круто, тем не менее Антон Матвеевич иногда горячится, как юноша. Пожалуй, скоро придется ему уступить место другому: отслужил свое. Любопытно, куда же денется? До пенсии далековато, большую часть сознательной жизни был на партийной работе, сам забыл, когда начал. Поучиться как следует не сумел. Попробуй поучись, если двадцати четырех часов в сутки не хватало, все же дела в районе, большие и маленькие, через партийного секретаря проходят. Идут по любому вопросу, даже обиженные жены ходят жаловаться на непутевых мужей. А в пору сева или уборки секретарю вообще нет покоя — поспать некогда.

По телефону разговаривал долго, карандаш сломал — сдавил пальцами, он и хрустнул. Пальцы короткие, железные, видать. Говорят, гирями Антон Матвеевич по утрам балуется. Олег Павлович не старался вникать в смысл того, что говорил секретарь, свои думы завладели им, Максимка не выходит из головы. Некстати подумал, что наверняка получился бы из него сват, может, все-таки попробовать? Наконец Ярин сгоряча кинул трубку на рычаг, она ударилась глухо — и сломать недолго. Возбужденный разговором, сказал Грайскому в спину:

— Вот деятель! Я про Фому, а он про Ерему! Вытащим на бюро — пусть отчитывается, — и неожиданно к Ивину:

— Когда прибыл?

Глаза в сетках морщин, мелких-мелких, а на лбу крупные.

— Вчера.

— Что у него нового? — фамилии Медведева не назвал. Недолюбливает Ярин директора Медведевского совхоза, не нравится, что тот хочет быть самостоятельным. Ломал ему бока за пары, а Медведев огрызается, по-своему делает.

— К четвертому мая кончат зернобобовые, — ответил Ивин. — С десятого кукурузу начнут.

— Рано.

— Медведев планирует.

— Медведев твой напланирует, — потер затылок ладонью, вспомнил что-то, рукой махнул: — Хай планирует, цыплят по осени будем считать. Все?

— Все.

Ярин обратился к Грайскому, хотя и с усмешкой, но в глазах неприязнь, застарелое недовольство Ивиным:

— Думал, есть в совхозе свой партийный глаз, но это не глаз, а ватерпас. При нем коров карбамидом травят, да каких коров — лучших, а у него, погляди, олимпийское спокойствие, — и к Ивину жестко:

— Объясни.

— Правильно, десять коров пало по оплошности доярки, я в курсе. С Медведевым разговор об этом был, он обещал принять меры.