Покой - [149]

«Все национальное хорошо и прекрасно и должно продолжаться вечно». Потом он вновь подумал о хамале и заговорил, как бы обращаясь к нему: «Не думай, что я торгуюсь за твою голову! Я говорю от имени того, во что и ты веришь».

Но на этот раз хамал был не один; теперь его сопровождали и Мехмет, который давно прошел военную службу в Эрегли, и подмастерье хозяина кофейной из Бояджикёя.

У входа в мечеть стояла еще одна старуха, которая попрошайничала низким голосом с резким румелийским акцентом. У нее тоже были совсем маленькие руки, как у ребенка. «Ее глаза на сморщенном лице похожи на горные ручьи». Когда Мюмтаз дал старухе деньги, ему захотелось посмотреть в эти глаза. Однако он там ничего не увидел — столько тоски и боли затуманивало их. Затем он остановился перед торговцем четками; это последнее напоминание о ярмарках на Рамазан из его детства, похожих на базары из «Тысяча и одна ночь», сократилось с миром, из которого оно пришло, до двух-трех ниток деревянных четок, и продавалось это все из небольшой коробки. В прошлом августе они с Нуран купили две нитки четок у этого самого человека и даже поговорили с ним. На этот раз Мюмтаз тоже купил пару четок, но ему пришлось с большим трудом вынимать эти четки из внезапно появившихся рук Суата. «Я брежу наяву…»

II

Кофейня задыхалась в густом свете того летнего вечера от жары и шума городских улиц. Люди, ждавшие парохода, обитатели жилых стамбульских кварталов, готовые вскоре разойтись по своим домам, веселые компании, возвращавшиеся с пляжа и остановившиеся поболтать, гордо сидели на солнце, просачивавшемся сквозь ветви вечерних акаций, словно дети Ниобы, и разговаривали о текущих делах. «В самом деле, они героически терпят это солнце! Почти эпически».

Вокруг шагавшего Мюмтаза воздух гудел именами Гитлера, Муссолини, Сталина и Чемберлена. Проходя мимо одного столика, он услышал, как какой-то человек с показавшимся ему знакомым лицом говорил: «Дорогой мой, сегодня Франция не может вести войну, народ выродился… Там такие люди, как Андре Жид!»

«Бедный Жид — и бедная Франция! Если Франция не может вести войну, то дело, конечно же, не в Жиде. Там должны быть другие причины!» Что было действительно странным, так это то, что этот человек смог бы представить себе сегодняшнюю Францию без Жида. Внезапно Мюмтаз вообразил себе книгу, собравшую все разговоры, которые были произнесены тем вечером в этом кафе, все высказанные пророчества. Какой бы замечательный получился документ. «Общее настроение в начале войны — если, конечно же, война будет — можно изложить таким способом». Если бы война и началась, то не было бы более интересного свидетельства, которое бы показало абсурдность человеческой мысли. «Но это должно быть совершенно свежим, например записанным сегодня ночью». Ведь если бы те же люди хотели написать со всей искренностью после начала событий то, что они думали об этом вечере, потом они не вспомнили бы ту же атмосферу и те свои мысли, потому что к прежним впечатлениям добавились бы новые. «Мы меняемся вместе с ходом событий, и по мере того, как мы меняемся, мы вновь конструируем наше прошлое». Так устроено человеческое сознание. Время постоянно придает ему новую форму. «Настоящее — это обоюдоострый нож, оно и несет тяжелую ношу прошлого, и меняет его черту за чертой».

С другого столика раздавалось другое пророчество: «Дружок, Англия не так слаба, как ты думаешь»; «Вы увидите, победит всех Муссолини!»; «Этот тип за двадцать четыре часа будет в Париже!»

Все это напомнило Мюмтазу то время, когда он читал книгу об эпохе султана Селима Третьего, написанную Джаби Исмет-беем. Генерал Бонапарт писал: «Мой падишах, я приду к вам на помощь со своими солдатами, которые могут наполнить семь морей…» Конечно, Наполеон не выражался именно так, но явно писал что-то подобное.

«Уже тогда мы были вовлечены подобным образом в европейский кризис. Однако тогда мы толком еще не знали ни Европы, ни самих себя». Сколько крови пролила эта страна! «Следовало остаться с Англией, вместо того чтобы поддерживать Францию». Однако история не терпит сослагательного наклонения. Сколько раз они с Ихсаном говорили об этом! Однако теперь Ихсан был болен.

Друзья Мюмтаза сидели в задней части кофейни спиной к садовому забору. Официант, который знал Мюмтаза долгое время, сообщил ему: «Вас там ждут». Если начнется война, то и официанта заберут в солдаты.

Лица его приятелей были угрюмы. Селим вертел в руках конверт. Завидев Мюмтаза, они его окликнули.

— Как Ихсан?

— Я не видел его с трех часов. Но, кажется, ничего серьезного. Я только боюсь осложнений ночью. Дни с нечетными числами всегда несчастливые.

Он присел на стул, руки его дрожали. Чтобы скрыть это, он спрятал их в карман.

— Ты бледен, что с тобой?

— Ничего, — ответил Мюмтаз, — так, сложности. — И он принялся теребить в кармане четки, с трудом отобранные из рук Суата. «Какой же я ребенок! Я принуждаю самого себя сойти с ума!» — Закажите мне что-нибудь.

— Чего ты хочешь?

Знакомый официант, протирая тряпкой стол, стал предлагать:

— Кофе, чай, айран, лимонад, газированная вода?