Покой нам только снится - [52]

Смотри сквозь тучи: там она –

Развернутое ветром знамя,

Обетовáнная весна.

Февраль 1910

Голоса скрипок

Евг. Иванову

Из длинных трав встает луна

Щитом краснеющим героя,

И буйной музыки волна

Плеснула в море заревое.

Зачем же в ясный час торжеств

Ты злишься, мой смычок визгливый,

Врываясь в мировой оркестр

Отдельной песней торопливой?

Учись вниманью длинных трав,

Разлейся в море зорь бесцельных,

Протяжный голос свой послав

В отчизну скрипок запредельных.

Февраль 1910

На Пасхе

В сапогах бутылками,

Квасом припомажен,

С новою гармоникой

Стоит под крыльцом.

На крыльце вертлявая,

Фартучек с кружевцóм,

Каблучки постукивают,

Румяная лицом.

Ангел мой, барышня,

Чтó же ты смеешься,

Ангел мой, барышня,

Дай поцеловать!

Вот еще, стану я,

Мужик неумытый,

Стану я, беленькая,

Тебя целовать!

18 апреля 1910 – май 1914

«Когда-то гордый и надменный …»

Когда-то гордый и надменный,

Теперь с цыганкой я в раю,

И вот – прошу ее смиренно:

«Спляши, цыганка, жизнь мою».

И долго длится пляс ужасный,

И жизнь проходит предо мной

Безумной, сонной и прекрасной

И отвратительной мечтой…

То кружится, закинув руки,

То поползет змеей, – и вдруг

Вся замерла в истоме скуки,

И бубен падает из рук…

О, как я был богат когда-то,

Да всё – не стоит пятака:

Вражда, любовь, молва и злато,

А пуще – смертная тоска.

11 июля 1910

«Где отдается в длинных залах …»

Где отдается в длинных залах

Безумных троек тихий лёт,

Где вина теплятся в бокалах, –

Там возникает хоровод.

Шурша, звеня, виясь, белея,

Идут по медленным кругам;

И скрипки, тая и слабея,

Сдаются бешеным смычкам.

Одна выходит прочь из круга,

Простерши руку в полумглу;

Избрав назначенного друга,

Цветок роняет на полу.

Не поднимай цветка: в нем сладость

Забвенья всех прошедших дней,

И вся неистовая радость

Грядущей гибели твоей!..

Там всё – игра огня и рока,

И только в горький час обид

Из невозвратного далёка

Печальный ангел просквозит…

19 июля 1910

«Сегодня ты на тройке звонкой …»

Сегодня ты на тройке звонкой

Летишь, богач, гусар, поэт,

И каждый, проходя сторонкой,

Завистливо посмотрит вслед…

Но жизнь – проезжая дорога,

Неладно, жутко на душе:

Здесь всякой праздной голи много

Остаться хочет в барыше…

Ямщик – будь он в поддевке темной

С пером павлиньим напоказ,

Будь он мечтой поэта скромной, –

Не упускай его из глаз…

Задремлешь – и тебя в дремоте

Он острым полоснет клинком,

Иль на безлюдном повороте

К версте прикрутит кушаком,

И в час, когда изменит воля,

Тебе мигнет издалека

В кусте темнеющего поля

Лишь бедный светик светляка.

6 августа 1910

«В неуверенном, зыбком полете …»

В неуверенном, зыбком полете

Ты над бездной взвился и повис.

Что-то древнее есть в повороте

Мертвых крыльев, подогнутых вниз.

Как ты можешь летать и кружиться

Без любви, без души, без лица?

О, стальная, бесстрастная птица,

Чем ты можешь прославить творца?

В серых сферах летай и скитайся,

Пусть оркестр на трибуне гремит,

Но под легкую музыку вальса

Остановится сердце – и винт.

Ноябрь 1910

«Без слова мысль, волненье без названья …»

Без слова мысль, волненье без названья,

Какой ты шлешь мне знак,

Вдруг взбороздив мгновенной молньей знанья

Глухой декабрьский мрак?

Всё призрак здесь – и праздность, и забота,

И горькие года…

Что б ни было, – ты помни, вспомни что-то,

Душа… (когда? когда?)

Что б ни было, всю ложь, всю мудрость века,

Душа, забудь, оставь…

Снам бытия ты предпочла отвека

Несбыточную явь…

Чтобы сквозь сны бытийственных метаний,

Сбивающих с пути,

Со знаньем несказáнных очертаний,

Как с факелом, пройти.

Декабрь 1911

«Ветр налетит, завоет снег …»

Ветр налетит, завоет снег,

И в памяти на миг возникнет

Тот край, тот отдаленный брег…

Но цвет увял, под снегом никнет…

И шелестят травой сухой

Мои старинные болезни…

И ночь. И в ночь – тропой глухой

Идут к прикрытой снегом бездне…

Ночь, лес и снег. И я несу

Постылый груз воспоминаний…

Вдруг – малый домик на поляне,

И девочка поет в лесу.

6 января 1912

«Шар раскаленный, золотой …»

Борису Садовскому

Шар раскаленный, золотой

Пошлет в пространство луч огромный,

И длинный конус тени темной

В пространство бросит шар другой.

Таков наш безначальный мир.

Сей конус – наша ночь земная.

За ней – опять, опять эфир

Планета плавит золотая…

И мне страшны, любовь моя,

Твои сияющие очи:

Ужасней дня, страшнее ночи

Сияние небытия.

6 января 1912

«Сквозь серый дым от краю и до краю …»

Сквозь серый дым от краю и до краю

Багряный свет

Зовет, зовет к неслыханному раю,

Но рая – нет.

О чем в сей мгле безумной, красно-серой,

Колокола –

О чем гласят с несбыточною верой?

Ведь мгла – всё мгла.

И чем он громче спорит с мглою будней,

Сей праздный звон,

Тем кажется железней, непробудней

Мой мертвый сон.

30 апреля 1912

«Есть минуты, когда не тревожит …»

Есть минуты, когда не тревожит

Роковая нас жизни гроза.

Кто-то на плечи руки положит,

Кто-то ясно заглянет в глаза…

И мгновенно житейское канет,

Словно в темную пропасть без дна…

И над пропастью медленно встанет

Семицветной дугой тишина…

И напев заглушенный и юный

В затаенной затронет тиши

Усыпленные жизнию струны

Напряженной, как арфа, души.

Июль 1912

«Болотистым, пустынным лугом …»

Болотистым, пустынным лугом

Летим. Одни.

Вон, точно карты, полукругом

Расходятся огни.

Гадай, дитя, по картам ночи,

Где твой маяк…

Еще смелей нам хлынет в очи

Неотвратимый мрак.

Он морем ночи замкнут – дальный