Покорители вечных бурь - [25]

«Неужели поздно?» — горестно подумал Александров и в тот же момент заметил, как дрогнули губы Панюшкина, потом приоткрылись, и он ощерился, точно в улыбке. Затем Панюшкин чихнул, и у него затрепетали веки. А еще через минуту-две к нему вернулось сознание. Александров понял это, потому что в глазах Панюшкина отразился ужас и он застонал.

— Не робей, дружище! — крикнул Александров.

В ответ он снова услышал глухой стон, а затем хриплый голос:

— Почему темно? Где мы?

Напрягая голос, Александров вкратце объяснил, в какую историю они попали, и постарался успокоить его.

Действие кислорода и слова Александрова помогли Панюшкину взять себя в руки, и он заговорил с трудом, но связно.

— У меня, очевидно, сломаны или вывернуты в коленных суставах обе ноги, — сказал он. — Вот ведь как все неудачно получилось! Знаете, сразу, как только СЭС попала в вихревой поток на десяти километрах, — так сразу и рвануло. Сверху вниз… вверх… Свалило гондолу набок… Я не успел воспользоваться клапаном. А потом меня оглушило, и я превратился в мешок… Но сейчас я начинаю чувствовать себя совсем хорошо. Боль стихает… Я понимаю — это кислород… Вы говорите, что мы снизимся под утро? А сейчас начало ночи? Ну, кислорода нам хватит!

Александров невольно содрогнулся.

Радость, охватившая его, когда он убедился в том, что Панюшкин не умер, сменилась тяжелой тревогой. Ясно, что кислорода, оставшегося в баллоне, на двоих до утра не хватит. Но он нашел в себе силы улыбнуться и посоветовать Панюшкину помолчать, лежать спокойно, чтобы сберечь силы. А сам приподнялся и снова стал искать ответа на страшный вопрос: что же делать?

Выбросить на парашюте беспомощного Панюшкина?

Нельзя. Он не сможет сам затянуть прыжок и, спускаясь медленно, замерзнет. Очевидно, есть один выход: надо дотянуться до веревки и выпустить некоторое количество газа из баллона СЭС. И сделать это надо как можно скорее, пока есть еще небольшой запас кислорода, есть еще силы двигаться.

Александров крикнул Панюшкину, что он хочет попробовать добраться до веревки. Затем, отсоединив баллон с кислородом, который питал скафандр первого пилота, он пустил немного кислорода в свой и снова присоединил шланг к скафандру Панюшкина.

Теперь можно было сделать попытку. Александров откинул верхний люк гондолы и опустил трап. Перед тем как подняться по нему, Александров невольно потянулся к шкафчику с парашютом, но сразу же отказался от мысли вооружиться спасательным средством.

«Нельзя, — сказал он сам себе, — нельзя, дорогой мой. А вдруг охватит тебя слабость, смалодушничаешь?»

Мрачная картина открылась перед воздухоплавателем, когда он вылез на «крышу» гондолы.

Над ним, казалось, неподвижно распласталось огромное тело баллона СЭС. Утолщенная передняя часть его была тускло-красновато-желтого цвета. На нее еще падали краски зари. А хвост СЭС серебрился в свете поднявшейся ущербной луны. Стропы такелажа теперь были видны плохо, и поэтому казалось, что крошечная и одинокая гондола висела в воздухе независимо от баллона. А под ней, где-то глубоко-глубоко в бездне, была разостлана во все стороны светло-жемчужная скатерть облачного покрывала Земли.

Александров уже много лет назад перестал испытывать страх перед глубиной. Обычно ему было абсолютно все равно, сколько у него под ногами — 10 метров или 10 километров воздушного пространства. Сейчас же, взглянув вниз, он почувствовал, как неприятно сжалось сердце.

Впрочем, это неприятное ощущение длилось очень недолго, и, осмотревшись, Александров стал осторожно продвигаться к носовой части гондолы, к тому месту, где была прикреплена первая пара строп.

Перед стартом на крыше гондолы сотрудник Главной геофизической обсерватории укрепил различные приборы: автоматические счетчики космических лучей, автоматы для забора воздуха на различных высотах, термобарографы, гелиографы и многие другие. Большинство этих приборов было повреждено ударами оборвавшихся строп, а некоторых вообще не оказалось на своих местах — они сорвались вниз.

Разрушения на крыше гондолы несколько облегчили передвижение Александрова. Ступая в гнезда, куда раньше крепились приборы, или между ними, он добрался до носа гондолы. Здесь ему пришлось лечь и ползком приблизиться к крайним передним стропам. На одной из них висела клапанная веревка. Александров схватил одну из строп здоровой рукой и приподнял. Теперь оставалось самое трудное: нужно было этой же рукой попробовать дотянуться до маячившей над головой петли на конце клапанной веревки.

Александров всунул одну ногу между кольцами, к которым крепились две крайние стропы, другую отставил на полшага и приподнялся на носках. Одновременно он обвил здоровой рукой стропу и потянулся к веревочной петле. Однако схватить ее не удалось — он не дотянулся до петли всего на несколько сантиметров. Точно поддразнивая человека, петля тихо раскачивалась над его головой, но не давалась в руки.

— Так ничего не выйдет, — прошептал Александров. И все же он решил попробовать держаться за стропу левой, поврежденной рукой, с тем чтобы можно было вытянуть правую.

Он обвил стропу левой рукой, но почувствовал такую нестерпимую боль, что у него потемнело в глазах. Еще мгновение — и Александров соскользнул бы с гондолы. Сжав зубы, он сдержал готовый вырваться крик и присел, чтобы отдохнуть и прийти в себя. Затем он сделал еще одну попытку поймать петлю правой рукой и снова потерпел неудачу.