Покорители - [15]

Чохом, сцепив побелевшие пальцы в кулак,

О подступающем судят, при дороговизне

Выводов, по притяжению жизни к нам — как

По притяжению жалости к жизни.

Но, за Бодлером свои забывая года,

В полночь, покуда Борей собирает трофеи,

Уединенье, как внял ты, приятней, когда

Есть кто-то рядом… Подъёмная сила идеи

Не увлекает в зенит. И, на что ни греши

С горечью, всё разрешается спазмою млечной,

Ведь у прокравшейся кротко по краю души

Нет ни лукавства, ни умысла нет — в быстротечной

Точности выбора, ибо, дичась, и судьба

Делает выбор… Рядясь в отслужившую нанку,

Что облюбовывает, забурев, голытьба,

Пасмурней возраст и вывернутый наизнанку,

Словно чулок, открывает испод. Как ни пьём,

Злей пробуждение и беспробудней невежда,

Ровно не ведая, что умирают в своём

Времени, ибо в чужом — остаётся надежда

На невозможное… Но, демонстрируя нрав,

«У-у-у, меднолобого», лишь переводят дыханье,

Зубы в душевной изжоге до скрежета сжав,

Ведь, накипев, монолог монолита — молчанье,

Если б не он, чумовой, в полувеке отсель,

От-ра-да юности, в пику достойным примерам,

Пьян, в категории императива, бордель

Яростней за полночь — в противоборстве с Бодлером,

И по сю пору знойно поющим бедлам

В сей вакханалии плоти, пока в укоризне

Недостижимому смерть открывается вам

Лишь в полноте полновесной по-вешнему жизни…

Не греши отрешением от мелочей — за спиной

У любви, что дерзит обыдёнщине, на полпути

К отемненью ума… Под заносами снов, дубликат

Преисподней — предместье, взбивающее вороньё

Над промозглыми кровлями, всё сокрушительней в них,

Мелочах… Бездна без содержания, замкнут в себе

День мой, что, в расслоении слова, заждался меня,

Как этюдник — колодника, как подмастерья — верстак,

Задубев. И порой ничего прозорливее нет

Слепоты ясновидца, что перенимает черты

Пестуна… Я не помню, преследуем слякотью, чем

Я живу и, с заочною родиной в горних, зачем.

В безразличье, не пылкое лето — глухая зима

На душе; и хандра, что идёт, посвежевшая, в рост,

В скопище лит. скопцов, обирающих жизнь, не даёт

Отдышаться, как ни увлекаем иными в тщету… от себя…

Отступающий в неврастению, как в нишу, глаза

Прикрывает брюзга и в лицо ортодокса в упор

Неотрывно глядит, словно тянется ввысь, озерцо

Из студёного сна, что слезинка — пространство, свежо…

Обращая к себе, сокрушительнее тишина

Из окна и дороже, в её модуляциях, нет,

Чем приветить приветные в ней проливные черты

Неизменной предстательницы за любого из нас.

Заглядывая спутнице за лиф,

Рискуют репутацией, собой

Не подменяя фавна… Теребя

Развешенные сети переулка,

Сентябрь, с оглядкой на пернатый миф,

Проштемпелёван палою листвой,

И, в раздраженье от самой себя,

Лютует в репродукторе мазурка.

Блеск моря, как и при «Арго», слепит,

Возлюбленных морочит Гименей,

Свежо, в виду рождений, свадеб, тризн,

Морская зыбь обозревает сушу.

Чужая воля на ветру следит,

Как, с бездной, разверзающейся в ней,

Обуревает вас чужая жизнь,

Одним движеньем вжавшаяся в душу.

В сетях импровизирует Эол…

Заигрывая с фатумом, петит,

Не более, чем вечности закут,

Мир возлюбим последнею любовью,

Он, гол в надсадных проявленьях, зол,

Исподтишка бьёт и, клянусь, язвит…

Его бичуют и, вскипев, клянут,

Но если рвут, то с мукою и болью…