Покоренный Кавказ (сборник) - [35]

Другое дело, если горцы, отец и сын, начинают общее дело – идут, например, в набег. Здесь сын уж безусловно подчиняется старшему и беспрекословно исполняет его приказания; но выдается свободная минута – и молодой горец предпринимает что-нибудь на собственный страх и риск, не думая советоваться со старшим.

Таким образом, воспитание горца основывается, с одной стороны, на послушании, на умении сдерживать свои чувства в должных границах, с другой – ему предоставляется полная свобода развивать индивидуальные способности как ему угодно. Следствием этого явилось то, что горцы очень сметливы, ловки и находчивы, каждый из них привык полагаться только на самого себя и не рассчитывать на советы более опытных людей.

Но все это в делах частных; в делах же общественных действительно мнение старших принимается безусловно всеми. Если старики какой-нибудь общины порешили что-нибудь, что они находят полезным, то все члены беспрекословно принимают это решение, хотя бы оно противоречило их собственному мнению, твердо стоят за общую идею, и отступления в подобных случаях не может быть, ибо это противно адату (обычаю). Беспрекословное подчинение решению стариков и, мало того, действительное принятие выработанной последними идеи, без всякой критики, явилось одной из главных причин безумно отважного поведения горцев во имя «газавата», священной войны. В сущности, большинство шло не за идею газавата, которую немногие могли уяснить себе вполне, а шли за традиционную вековую идею подчинения решению старшин.

Почтение к старшим понималось не только в смысле количества лет того или другого человека, но и в смысле его общественного положения; чин, звание, титул – все это вызывало соответственное почтение. Выработалось последнее отчасти вследствие хвастливой натуры горцев, а отчасти вследствие их любви, как и всяких дикарей, к известному церемониалу.

Но, несмотря на почтение к титулованным особам, до раболепства и низкопоклонничества горцы доходили редко, и если некоторые авторы обвиняют их в этом, то это показывает их малое знание горского характера, и они были обмануты кажущейся покорностью. Действительно, во время войны в русский лагерь переходило большое количество горцев; многие из них раболепно относились к русским властям и низкопоклонничали, но при этом следует принять во внимание, что большинство перебежчиков были отбросы горского мира, люди с нечистой совестью, отступившиеся от адата, оставившие на родине лишь презрение одноаульцев, а может быть, даже и смерть. Среди этих отщепенцев попадались иногда настоящие горские рыцари, но попадали они в русский лагерь и вели себя по-хамски с дипломатической целью: дело кончалось обыкновенно тем, что такой джигит, разнюхав все, что ему было нужно, в одну прекрасную ночь исчезал, и следы его, в виде неожиданного нападения, грабежа или насилия, оказывались в самых неожиданных местах. После исчезновения этих молодцов иногда вспыхивало восстание в таких округах, на которые начальство, считая их безусловно преданными, уже переставало обращать внимание.

Нет, низкопоклонничество не в характере настоящего горца, он для этого слишком самонадеян, слишком высокого мнения о себе. Искреннее почтение он способен оказывать лишь своему беку или князю, да и тут в глубине души самоуверенного горца ворочается мысль, что, возвеличивая своего князя, он тем самым окружает и себя некоторым ореолом. В отношениях к князю он полон чувства собственного достоинства и доводит свои услуги до утонченной вежливости, которую князь принимает с необыкновенно властным видом: оба горца, оба рисуются своим благородством, оба играют, но играют искренне, убежденные, что рыцари иначе поступать не могут. В этом повторяется старая история европейских феодалов и их вассалов Средних веков – такие же дикие души, жестокие нравы и та же утонченность обращения, та же игра в благородство.

В обычае гостеприимства выразилось, так сказать, международное право, в почтении к старшим – право гражданское, право же уголовное выразилось в адате кровомщения.

Вопрос о развитии кровомщения много раз поднимался в кавказской литературе. Одни авторы признавали логичность этого обычая, другие, наоборот, нападали на него, называя его варварским и диким. И здесь, как и в другом, крайние мнения всегда грешат односторонностью. Спора нет, что в настоящее время, с введением русских законов на Кавказе, этот обычай является анахронизмом, да и то, впрочем, не во всех местах. В диких уголках сохранились и культура, и понятия первобытные. Горцы – и очень многие – не имеют ни малейшего представления о законности, никто их не просвещал, никто не пытался насадить в дикой среде новые принципы гуманности, а если бы и пытались, то сразу этого делать нельзя. Невозможно искоренить вековой обычай, въевшийся в плоть и кровь горца, связанный органически с его миросозерцанием и понятием о долге и чести. В местах многолюдных и культурных этот обычай, под столетним русским влиянием, почти совершенно исчез и проявляется единичными редкими фактами, в горных же дебрях он существует во всей своей силе, даже в тех местах, где население знает, что русские законы карают за это. Боязнь кары не останавливает горцев, так как представление о чести и долге и страх перед презрением своих одноаульцев пересиливают боязнь наказания.