Поклонитесь колымскому солнцу - [19]

— Или волки?..

Попова всегда отличала способность мгновенно определять причины любых таежных неожиданностей, что не раз спасало и его и меня от неприятностей. И сейчас он метнулся с ружьем в кусты, из которых выскочил к нашему порогу вконец запыхавшийся олень.

Вскоре Попов вернулся:

— Нет, вроде бы и следов волчьих не видно. Что же ее пригнало к нам, беленькую? Красивая ланка! Яловая еще, телушка. У нас в Сибири таких сырицами зовут.

Ланка — пугливо вздрагивала, когда прикасались рукой к ее глубокому белому меху, но успокоившись, доверчиво смотрела в глаза людям.

Но что же все-таки заставило белую сырицу прибежать к людям, искать у них спасения от неотвратимой опасности?

— Потом разберемся, — сказал Попов, — Пока пускай у нас живет. Не объест. Весной скотине корму довольно.

Мы поселили ланку в конюшне с Мухомором. Мирный и уживчивый, наш конь подружился с гостьей…

Олень — величайшее достояние Севера. Он кормит, лечит, возит, одевает человека, скрашивает его суровый быт. Без оленя жизнь на Севере немыслима. Из его шкур северянин делает кухлянки, гачи (штаны), торбаса, малахаи, рукавицы, ковры, расшитые своеобразным геометрическим узором, составленным из полосок белого, коричневого, ярко-оранжевого (крашеного) меха. И Попов — коренной северянин — лучше других знал цену оленю.

Приблудившаяся ланка не давала покоя Попову.

— Может, от оводов спасалась? — высказал он на другой день свою догадку.

Оводы! Страшной бедой для оленей является тундровый овод — северный подкожник. Его личинки развиваются в мышцах животного. Они дважды прогрызают живую шкуру оленя. Весной на летних пастбищах крошечные белковые иголочки, вылупившиеся из яичек, проникают в тело животного, чтобы прожить в нем почти год, измучив оленя, откочевать вместе с ним на южные пастбища и к исходу зимы, уже взрослой личинкой, еще раз пробуравить шкуру оленя, упасть на землю, окуклиться и затем сформировавшимся оводом пролететь через бесконечные пространства тундры, отыскать каким-то дьявольским чутьем место летнего выпаса оленей и здесь начать все сначала.

Олени панически боятся оводов. Они то сбиваются в беспорядочные кучи, то, обезумев от страха, бешено мчатся по тундре, пока, обессилев, не рухнут на землю. Тогда власть над бедным животным берет враг. Самки оводов засевают кожу оленя яичками, которых у одной особи может быть до 650 штук!

Энтомологи подсчитали, что на одном олене развивается до двухсот личинок овода. Шкура его становится решетом. Какие уж тут гачи какие торбаса? Да и мясо… Олень превращается в скелет, обтянутый жесткими сухожилиями и дырявой шкурой.

Пока нет еще способа спасения животных от этого бедствия. Пытаются массовый забой оленей производить ранней осенью, в октябре, до того времени, когда личинки овода пробуравят оленью шкуру. Но это скорей капитуляция перед врагом, чем решительное наступление на него.

…Дня через три к нам на стоянку пришел знакомый Попову чукча. Это был знаменитый на всю тундровую округу олений пастух Омрувье. Мы оказали ему все возможные знаки внимания: напоили хорошим чаем, за обедом поднесли стопку спирта, поделились табаком.

Он забрел к нам на разведку, разыскивая оленей, разбежавшихся от коварных оводов. И на этот раз догадка Попова подтвердилась!

Мы рады были, что нашелся хозяин нашей беглянки. На всякий случай мы протерли ланку карболкой. Омрувье увел ее на свое стойбище.

И как-то всем нам — и мне, и Попову, и остальным разведчикам, и, кажется, больше всех тихому Мухомору — стало грустно.

Охотник на хариусов

Попов мастерил самые причудливые рыболовные снасти. На заре пашей колымской одиссеи, когда кета и горбуша косяками продирались на нерест к верховьям мелких речушек, он поддевал крупных рыбин каким-то подобием трезубца. Мы с удовольствием ели свежую рыбу, не уставая Подтрунивать над рыбаком:

— Ты у нас прямо как морской бог Нептун — с трезубцем! Только бороды не хватает. Отпускай для верности.

Попов не обижался.

— Бог не бог, а дай вам в руки этот инструмент — так с вами голодным насидишься. Тут ведь тоже сноровка нужна.

Это верно. Рыболовные снасти Попова требовали спортивного мастерства и даже лихости.

Однажды он сплел небольшую сетку, укрепил ее на обруче из гибкого лозняка и подвесил к недлинному черенку от подгребной лопаты. С помощью этой сетки ему удавалось довольно успешно ловить небольших хариусов, которых в проточных озерцах, невдалеке от нашего стана развелось, по его свидетельству, видимо-невидимо. Меру эту следует принимать во Внимание с учетом того, что ее определял сам рыболов.

Решил и я попытать рыбацкого счастья. Взял у Попова сетку на палке и отправился на рыбалку. Ох и поиздевался же надо мной Попов! Вернулся я, разумеется, ни с чем. Стайки хариусов оказались стремительными, как серебряные молнии. Они исчезали, не дожидаясь, пока их накроет даже тень от сетки. Такая досада меня разбирала, что я не замечал своеобычной красоты этого уголка колымского края. Плоскую ложбину по возвышенности обрамляли густые заросли кустов березы. А по дну ложбины шла длинная цепочка неглубоких и совершенно прозрачных озерцов. Некрутым каскадом они вливались узкими протоками одно в другое, а где-то далеко всю эту цепочку неутомимо подкреплял ключ. Скорее всего он вытаивал из мерзлоты видневшейся вдали сопки.