Покинутый - [94]

И мы стали вслушиваться в их разговор, но всё бестолку. Я сосчитал солдат: их было двенадцать. Не сказать, чтоб уж слишком много.

— Они говорят всё вокруг да около, — шепнул я Коннору. — Сидя здесь, мы ничего не узнаем.

— И что ты предлагаешь? — спросил он. — Спуститься вниз и потребовать ответа?

Я глянул на него. Усмехнулся.

— Именно.

Я чуть ниже спустился по стене и с безопасной высоты прыгнул вниз, прямо на двух солдат у входа, и они умерли с изумленно округленными ртами.

Взметнулся крик:

— Засада! — и я уложил еще парочку красных мундиров.

Коннор наверху чертыхнулся и прыгнул мне на помощь.

Я был прав. Это было не сложно. Красные мундиры, как всегда, слишком надеялись на штыки и мушкеты. Которые, может быть, и полезны на поле боя, но совершенно непригодны на тесном пятачке, в ближнем бою, в родной для нас с Коннором стихии. Мы теперь хорошо дрались вместе, почти как давние товарищи. И очень скоро поросшие мхом скульптуры сгоревшей церкви заблестели от свежей крови красных мундиров: двенадцать солдат были убиты, и остались только три перепуганных командира, которые съежились и беззвучно шептали молитву, готовясь к смерти.

Но я планировал кое-что другое — прогулку в Форт Джордж.

3

Форт Джордж находился в южном Манхэттене. Уже более ста пятидесяти лет со стороны моря его можно было видеть как широкую полоску на горизонте — со шпилями, сторожевыми башнями и длинными прямоугольниками казарм, тянувшихся, казалось, по всему мысу, а изнутри высоких зубчатых стен это была просторная территория, где находился плац, окруженный многоэтажными дортуарами и административными зданиями; и всё это было хорошо укреплено и тщательно охранялось. Идеальное место для базы тамплиеров. Идеальное место, куда мы можем препроводить трех командиров лоялистов.

— Что планируют англичане? — спросил я первого из них.

Он сидел, привязанный к стулу в комнате для допросов глубоко в недрах Северного бастиона, где стоял всепроникающий запах сырости и где, прислушавшись, можно было услышать крысиное шуршанье и царапанье.

— Почему я должен говорить? — усмехнулся он презрительно.

— Потому что, если не скажешь, я убью тебя.

Руки у него были связаны, но он, как рукой, обвел комнату подбородком.

— Если я скажу, ты все равно убьешь.

Я улыбнулся.

— Много лет назад я познакомился с человеком по имени Резчик, мастером пыток и виртуозом по части боли, который по многу дней подряд терзал свои жертвы одним только.

Я щелкнул механизмом, и спрятанный клинок грозно сверкнул в мерцавшем свете факелов.

Он посмотрел на клинок.

— Ты обещаешь легкую смерть, если скажу.

— Даю слово.

Он сказал, и я сдержал слово. Когда с ним было покончено, я вышел в коридор и, не обращая внимания на требовательный взгляд Коннора, забрал второго пленника. Я привязал его к стулу, и глаза его впились в труп.

— Твой приятель не захотел сказать то, что мне надо, — пояснил я, — вот почему я перерезал ему горло. Ты мне скажешь, что надо?

Глаза у него распахнулись, он судорожно сглотнул:

— Понимаете, неважно, что вам нужно, я все равно не скажу — я ведь просто не знаю. Может быть, командир.

— О, так от тебя ничего не зависит, — весело сказал я и щелкнул клинком.

— Подождите, — взмолился он, когда я пошел ему за спину. — Я кое-что знаю.

Я остановился.

— Ну?

Он сказал, и когда он умолк, я поблагодарил его и чиркнул ему клинком по горлу.

Он умер, и я понял, что внутри у меня сейчас даже не праведный огонь человека, который творит зло во имя высшего добра, а просто чувство какой-то истасканной неизбежности. Много лет назад отец учил меня состраданию и милосердию. Теперь я убиваю пленных, точно они скот. Вот до чего я докатился.

— Что там происходит? — с подозрением спросил Коннор, когда я вышел в коридор за последним пленным.

— Это главный. Веди его.

Через несколько секунд дверь в комнату для допросов гулко затворилась за нами, и какое-то время было только слышно, как капает кровь. Увидев тела, валявшиеся в углу камеры, командир стал сопротивляться, но я положил ему на плечо руку и заставил его сесть на стул, уже скользкий от крови; я привязал его к стулу, щелкнул пальцами и взвел спрятанный клинок. Лезвие тихо вжикнуло.

Офицер уставился на него, потом на меня. На лице он пытался изобразить храбрость, но губы тряслись, и скрыть этого он не мог.

— Что планируют англичане? — спросил я.

На меня смотрел Коннор. На меня смотрел пленный. Поскольку пленный промолчал, я чуть приподнял клинок, чтобы он блеснул в свете факелов. Он снова уставился на клинок и на этом сломался.

— Ост... оставить Филадельфию. Она больше не нужна. Ключ — Нью-Йорк. Они увеличат численность вдвое и отбросят мятежников.

— Когда они выступят? — спросил я.

— Через два дня.

— Восемнадцатого, — сказал Коннор. — Надо предупредить Вашингтона.

— Видишь, — сказал я пленному, — это совсем не трудно, верно?

— Я вам всё сказал. Отпустите меня, — умолял он. Но я был не в настроении миловать.

Я зашел ему за спину и на глазах у Коннора перерезал пленному горло. А сыну, у которого в глазах мелькнул ужас, пояснил:

— Эти двое сказали то же. Значит, правда.

Коннор смотрел на меня с омерзением.