Покинутые небеса - [51]
Как только Хэнк начал рассказывать о цели своего прихода, Парис прикрыла рот ладошкой, но не смогла удержаться от смеха.
— Что такое? — спросил он и подождал, пока она будет в состоянии говорить.
— Ничего, — наконец выдавила Парис, глядя на него смеющимися глазами. — При первых твоих словах я решила, что это тебе потребовалась подобная услуга.
Хэнк тоже улыбнулся:
— А если бы и так?
— Тогда я была бы только рада, что ты обратился ко мне, такой секрет надо сохранить в семье.
Следующие десять минут Парис старалась унять смех, и только тогда Хэнк смог закончить рассказ.
— Значит, кобра, да? Думаю, это лучше, чем электрический скат. А какой длины у него этот орган?
— Откуда мне знать?
Парис снова разразилась смехом:
— Мне кажется, ты должен был разузнать это в первую очередь, чтобы точно идентифицировать его личность. — Она нагнула голову, пытаясь унять смех. — А как вообще ты собираешься его разыскивать?
Парис никогда не упускала случая его поддразнить.
— Я надеялся узнать его имя.
— Очень смешно! Я как раз представила, как ты ходишь из одного салона в другой и расспрашиваешь мастеров о маленьком дружке этого парня. Ты уже говорил с Бруно?
Хэнк кивнул, и даже этот жест снова рассмешил Парис. Наконец она справилась с собой настолько, чтобы попытаться ему помочь.
— У нас никто этим не занимался, — сказала она. — По крайней мере, мне об этом неизвестно, а о таком случае непременно стали бы говорить, особенно если парень, — Парис опять хихикнула, — может его как следует поставить.
Хэнк застонал.
— Ладно, ладно. Я постараюсь быть серьезной. Хочешь, я поспрашиваю вокруг?
— Было бы чудесно. — Хэнк на секунду задумался. — У тебя есть карандаш?
Парис достала из заднего кармана фломастер и протянула его Хэнку. На обложке одного из журналов он воспроизвел татуировку, которую видел на плече Кэти.
— Ты когда-нибудь видела такой рисунок? — спросил Хэнк. — Может, тебе известно, что он означает?
— Эй, — воскликнула Парис. — Я родилась в Северной Америке, а не в Китае и не в Японии.
— Я знаю, — улыбнулся Хэнк. — И во Франции ты тоже никогда не была. Я спрашиваю только потому, что считаю тебя в какой-то мере экспертом по наколкам, дорогая.
Парис в ответ показала язык, но затем оторвала кусочек обложки с рисунком и спрятала в карман джинсов.
— Я спрошу об этом у Руди. Ты же знаешь, он увлекается всякими восточными штучками — айкидо, дзен и тому подобное.
— Спасибо.
Как только Хэнк попытался встать, Парис схватила его за руку и снова усадила на диван.
— Эй-эй, — сказала она. — Не так быстро. А теперь я хочу услышать все о ней.
Хэнк притворился непонимающим:
— О ней?
— Давай, — кивнула она. — Выкладывай. Где вы встретились? Как она выглядит? Ты не уйдешь отсюда, пока все мне не расскажешь, так что начинай скорее.
И Хэнк рассказал ей о Лили, поскольку Парис всегда знала его сердце лучше, чем он сам. Лучше, чем Мот или кто-нибудь другой. Именно поэтому, не будучи кровными родственниками, они оставались хорошими друзьями.
12
После того как все вещи были подняты наверх и Керри осталась устраиваться на новом месте, Энни ушла к себе репетировать, а Рори отправился в свою квартиру. Некоторое время он просидел за рабочим столом, пытаясь выполнить заказ для магазина «Нежные сердца». Этот бутик на Квинлан-стрит регулярно торговал его изделиями. Через вентиляционный канал до Рори доносились звуки гитары Энни; звучные аккорды сплетались с причудливой мелодией.
Эту музыку он ни разу не слышал и решил, что Энни сочиняет новую песню. Он ожидал, что соседка вот-вот перейдет в свою студию, чтобы записать новое произведение на магнитофон, но музыка продолжала звучать, словно хозяйка гитары погрузилась в транс и не контролировала движение пальцев.
Рори сделал почти половину заказа, но сердце не лежало к работе. На первой паре изделий рисунок показался ему довольно интересным, но повторять его из раза в раз быстро наскучило. Он выключил лампу на рабочем столе и перешел в кабинет, чтобы закончить начатую для журнала статью.
Наверху стало тихо. Энни или уснула, или все же перешла в студию. Из квартиры Керри больше не доносилось звуков фортепьянной музыки, и весь дом погрузился в тишину, поскольку на третьем этаже всегда было спокойно, кроме двух ежедневных переходов Люция с одного места на другое, когда стонали и трещали даже стены и балки.
Статья не потребовала продолжительных усилий — добавить параграф в одном месте, несколько определений в другом, пару строк под фотографиями Лили, и все готово. Покончив со статьей, Рори попытался взяться за небольшой рассказ, который обещал Алану Гранту для «Кроуси ревю», литературного журнала, издаваемого Аланом со времени обучения в университете, а теперь переживающего период расцвета.
С рассказом дело обстояло гораздо хуже. Художественное слово давалось Рори намного труднее, чем публицистика. По его мнению, рассказ требовал работы той части мозга, которая была несколько расстроена загадочной неизменностью внешности девчонок-ворон, не постаревших ни на один день с тех пор, как он впервые их увидел. Более того, его смущало мнение Энни об их возрасте — она определила его около двадцати лет, тогда как сам Рори никак не мог дать им больше четырнадцати. А из этого вытекал следующий вопрос: если в глазах разных людей они выглядели по-разному, то не были ли девчонки-вороны теми самыми девушками, которые появились из ниоткуда и спасли Лили и Хэнка Уолкера?
