Покинутые или Безумцы - [34]
Пишут, что ирландцы забросали бутылками Guns N. Roses, опоздавших на два часа. Вашему корреспонденту сразу вспомнилось пятичасовое ожидание роллингов под сырым и холодным куполом неба в Лужниках. Конечно, мы пришли нарочно пораньше, боясь давки и т. д. Но опоздали они точно часа на три. И все это время мы сидели, потирая озябшие руки, озираясь на пестрый люд и взирая на небо, пересекаемое время от времени шаманскими воронами.
Потом появились музыканты, и никто не возмущался. Их ждали пару десятков лет и даже больше, что уж там какие-то часы. Старший брат вырезал из «Крокодила» (был такой юмористический журнал) фото певца с искаженным в крике бледным лицом, в расстегнутой или разорванной рубахе и приклеил на стенку. Журнал измывался над этим идолом. А фанаты радовались: фото кумира, да еще цветное. Это и был Джаггер. Вон он, один из четырех карликов, освещенных прожекторами, стягивающих к себе взгляды десятков тысяч (кажется, 40 тыс. пришли вместо запланированных 70). Ну и когда холодный воздух этого ристалища прорезала рыбой-пилой металлическая и хищная «Satisfaction», все встало на свои места: да, приехали, — а народ, наоборот, вскакивал со своих мест и выкидывал коленца. Мост в Вавилон был наведен. И забрасывали этих пришельцев цветами и какими-то тряпками, наверное, как обычно, в рок-н-ролле: нижним бельем. Психолог сказал бы: кратковременная психическая эпидемия. Всеми владело сознание, суженное до границ тела, — здесь: формой, вместившей десятки тысяч.
По окончании сцена осталась опустошенной, незашторенной, разоренной, вызывающей какие-то странные ассоциации.
Что вы хотели? Ведь это рок-н-ролл.
А ирландцы, говорят, вообще вспыльчивый народ. И пьют много. Мы, пожалуй, не меньше. Но привыкли все-таки ждать.
Многое остается за кадром. Собирая материал для той или иной вещи, иногда прочитываешь массу сведений. А в итоге это проявляется в двух-трех эпизодах, в нескольких репликах.
Готовя один рассказ, мне пришлось прочесть и законспектировать: «Магию мозга» Бехтеревой, документы о карательной психиатрии, документальную повесть американки, страдавшей шизофренией; «Полет над гнездом кукушки» (фильм-то давно смотрел, до книги никак не мог добраться) + музыка Кейджа; «Путешествие на Запад» Чан Чуня; «Сокровенное сказание» монголов; записки посланника Папы Джованни дель Плано Карпини, побывавшего в монгольской ставке; записки о путешествии Рубрука в Монголию; еще одно «Путешествие на Запад» У Чэнь Эня, «Новые приключения царя обезьян» Дун Юэ…
Но, кроме того, что рассказ был написан (да и получил премию, на которую купил фотоаппарат), сбор этих материалов подарил мне удивление и радость миропознания.
Вот — «Путешествие на Запад» Чан Чуня разве не удивительно?
Это путешествие — настоящее кино. Странно, что до сих пор никто его не снял. История такая: 72-летний даосский монах Чан Чунь получает письмо от владыки вселенной — Чингисхана, предлагающего ему приехать в ставку под Самаркандом. Монах думает и соглашается. И отправляется в путь. Его сподвижники ведут записи. Цитата: «Затем мы поднялись на высокий хребет, имевший вид длинной радуги; отвес его был на 1000 саженей; смотреть в глубину, вниз на озеро, было страшно».
Старец во время путешествия писал стихи. В повествовании они как верстовые столбы. Он пишет однажды: «…путешествуя 10000 ли, я неохотно открываю уста; но дошед сюда, пою громко, не могши удержать чувств». Понравились старику Семсыганьские горы.
Далее проехав, они провели ночь под шелковичным деревом, которое тенью своей могло прикрыть до ста человек.
Монах шел в монгольскую ставку в Самарканд, напомню. Надвигалась зима, переправу через крупную реку уничтожили мятежники, и даос принял предложение правителя этой области остановиться на зиму в городе.
В очередном стихотворении он говорит: «…В осенние дни за городом пасут еще слонов,/ летние облака не дают дождя, вопреки Дракону. Есть/ прекрасные овощи, пшеничная каша, виноградное вино…».
Он видел в пути, как яростные волны озера выбрасывали на берег крупных рыб, как затмевалось солнце, видел старика, заставлявшего корову вращать приспособление для подъема воды, — этого водопроводчика Чингисхан, удивленный его трудом, освободил от податей и налогов.
Старец сетовал на свою славу: «…напрасна слава моя; напрасно она/ распространилась в северных странах и сделала то,/ что из великого царства пришло ко мне светлое повеление, и/ я под ветром и песками прошел 10000 ли до/ отдаленных краев».
Но он и не так плохо проводил время, добираясь до лагеря владыки мира.
Прошла зима: «В 2-й луне 2-го числа, в весеннее равноденствие цветы с абрикосовых дерев уже опадали. Астроном Пань Лигун и другие просили учителя прогуляться с нами за город, на запад. К нам присоединились посланец с другими чиновниками, взяв с собою виноградного вина; в этот день небо было ясно, воздух чист; цветы и деревья в свежести. Повсюду попадались нам террасы, озера, башни и палаты; а инде были и огороды; отдыхали мы на траве и все были веселы».
Почему-то в садах той местности не было птиц. Чан Чунь говорит, что эти сады превосходят китайские. Была у него и встреча с разбойниками, но те проводили даоса с почтением. Как-то ему подарили гусят, а он выпустил их в озеро.
