Покаяние брата Кадфаэля - [6]

— Я исповедался, — напрямик ответил Кадфаэль, — но лишь когда узнал, что оставил ее одну, с ребенком, — а это случилось не так уж давно. Что же до раскаяния? Нет, отец аббат, я никогда не раскаивался в том, что любил ее, ибо она была достойна любви. К тому же я валлиец, а в Уэльсе все дети считаются законными, ежели их признает отец. Но как бы я мог не признать своим сыном столь прекрасного, разумного и отважного юношу? Может быть, в том, что я способствовал его появлению на свет, и заключается наибольшая моя заслуга.

— Сколь бы ни был прекрасен плод, — сухо возразил аббат, — грех остается грехом, а гордиться грехом всяко не пристало монаху. Но что толку судить ныне о грехе, совершенном тридцать лет назад. Насколько я знаю, с тех пор как ты принял постриг, за тобой не водилось серьезных проступков — лишь мелкие оплошности, каковые допускают все, ибо бывает, что порой человеку недостает либо усердия, либо терпения. Давай, однако же, перейдем к твоей просьбе, ибо, насколько я понимаю, ты хочешь попросить меня о чем-то, имеющем отношение к Оливье Британцу.

— Святой отец, — промолвил Кадфаэль, осторожно и осмотрительно подбирая слова, — я позволил себе предположить, что, коли мое дитя попало в беду, я не могу считать себя свободным от отцовского долга. Укори меня, коли я не прав, но я не могу сбросить с сердца это бремя. Я обязан отправиться на поиски сына, найти его и вызволить из плена. А потому я прошу позволить мне отлучиться из обители.

— А вот я, — промолвил Радульфус, хмурясь, но скорее не от гнева, а от глубокой сосредоточенности, — позволю себе высказать несколько иной взгляд на то, что является ныне твоим долгом. Святой обет привязывает тебя к обители. Ты по доброй воле предпочел отречься от мира и всех мирских привязанностей. Такое обязательство нельзя сбросить, как плащ.

— Воистину я принял постриг по доброй воле, — промолвил Кадфаэль, — но в неведении, ибо не знал, что на свете есть существо, за которое я в ответе. Все прочие мирские привязанности я отверг, согласно принесенному обету. Все, но не эту. Я не могу сказать, смог бы я отречься от мира, зная, что скоро этот мир увидит мое дитя. Но так или иначе у меня есть сын, жизнь которому дал я. Ныне он томится в неволе, а я свободен. Ему, возможно, грозит беда — а я в безопасности. Святой отец, может ли Творец покинуть наименьшее из своих созданий? И может ли человек оставить в опасности свою плоть и кровь? Разве обретший потомство тем самым уже не связал себя священным и нерушимым обетом? Ведь я, пусть даже не ведая того, стал отцом прежде, чем братом.

На сей раз молчание было продолжительнее, но когда аббат заговорил, голос его звучал невозмутимо и спокойно.

— Хорошо. Изложи прямо, в чем твоя просьба.

— Я прошу твоего дозволения и благословения на поездку в Ковентри. Я хочу отправиться туда с Хью Берингаром, чтобы перед лицом короля и императрицы спросить, где скрывают моего сына, и с Божией помощью добиться его освобождения.

— А если тебя постигнет неудача?

— Тогда я продолжу свои поиски до тех пор, пока не найду Оливье и не вызволю его.

Аббат взглянул на Кадфаэля очень серьезно, ибо, по-видимому, уловил в его голосе эхо давних времен и память о дальних краях. Монах был тверд, как стальной клинок, пусть даже притупившийся и долгие годы не извлекавшийся из ножен. Его темные, осенне-карие, глубоко посаженные глаза были широко раскрыты, словно он поверял аббату все свои самые сокровенные мысли. Шестидесятипятилетний монах, за долгие годы сроднившийся с общиной и безропотно подчинявшийся орденскому уставу, неожиданно выпрямился и как бы отстранился. Он снова был один.

Аббат понял, что брат Кадфаэль не отступит.

— Если я не дам тебе дозволения, — без тени сомнения заявил Радульфус, — ты все равно уйдешь.

— Видит Бог, при всем почтении к тебе, святой отец, — уйду.

— В таком случае иди — я тебе не запрещаю. Мой долг заключается в том, чтобы сохранять и оберегать всю паству. Каждая заблудшая овца — потеря для вверенной мне обители. Благословляю тебя ехать с Хью на этот совет. Я и сам буду молиться о том, чтобы встреча в Ковентри закончилась благоприятно. Но когда оттуда все разъедутся по домам, должен будешь вернуться и ты, независимо от того, добьешься своего или нет. Отправляйся с Беринга-ром и возвращайся вместе с ним. Но если двинешься дальше — знай: ты поступаешь против моей воли, без моего разрешения и благословения.

— И ты не помолишься за меня?

— Разве я так сказал?

— Отец аббат, — промолвил Кадфаэль, — в уставе нашего ордена записано, что брат, неправо покинувший обитель, может принести покаяние и быть вновь принятым в общину — до трех раз. Всякая епитимья заканчивается, когда ты скажешь: довольно!

Глава вторая

Встреча в Ковентри была назначена на конец ноября, но задолго до намеченного дня появились несомненные свидетельства противодействия миру и согласию. Существовали влиятельные силы, желавшие сорвать совет. Филипп Фицроберт захватил в плен Реджинальда Фицроя, графа Корнуэльского, хотя граф, еще один сводный брат Матильды, был родственником самого Филиппа, выполнял поручение императрицы и имел охранную грамоту короля. Узнав об этом, Стефан приказал освободить графа, каковое распоряжение было немедленно исполнено, однако это не умалило дурных предчувствий.