Пока я жива - [38]

— Там теперь стоит кровать с балдахином, — рассказывает женщина, — ванна и туалет по-прежнему в номере.

— Отлично. Мы его снимем.

Мы поднимаемся за ней по лестнице. Огромная задница хозяйки покачивается из стороны в сторону. Я представляю себе, что было бы, если бы эта женщина была моей матерью.

— Вот, пожалуйста, — произносит она, открывая дверь, — мы все полностью переделали. Наверно, вам покажется, что теперь комната выглядит по-другому.

Так оно и есть. Кровать под бархатным балдахином занимает почти всю комнату. Она высокая и старомодная.

— У нас частенько останавливаются новобрачные, — поясняет женщина.

— С ума сойти! — ворчит Зои.

Так странно снова очутиться в солнечной комнате, где я просыпалась каждое лето. Двухъярусных кроватей больше нет — вместо них стоит столик с чайником и чашками. Но арочное окно выглядит как раньше, и вдоль стены вытянулся все тот же гардероб.

— Располагайтесь, — говорит хозяйка.

Зои сбрасывает туфли и залезает на кровать.

— Этот номер стоит семьдесят фунтов! — замечает она. — У тебя хотя бы есть деньги?

— Мне просто хотелось взглянуть.

— Ты с ума сошла?

Я забираюсь рядом с ней на кровать:

— Нет, хотя то, что я хочу сказать, может показаться глупостью.

Зои приподнимается на локте и бросает на меня подозрительный взгляд:

— Ну, давай рассказывай.

И я рассказываю ей о том лете, когда мы приехали сюда в последний раз. Мама с папой ссорились чаще обычного. Я рассказываю, как однажды мама отказалась завтракать, заявив, что видеть не может сосиски с консервированными помидорами и дешевле было бы поехать в Бенидорм.

— Поезжай, — ответил папа. — Как доберешься, пошли нам открытку.

Мама взяла меня за руку, и мы поднялись в номер.

— Давай спрячемся от них, — предложила она. — Правда, будет здорово?

Я была счастлива. Она оставила Кэла с папой. И выбрала меня.

Мы спрятались в шкафу.

— Здесь нас никто не найдет, — пояснила мама.

Так и вышло. Хотя едва ли нас вообще кто-то искал. Мы просидели в шкафу целую вечность. Наконец мама вылезла, взяла из сумки ручку, вернулась и аккуратно написала свое имя на двери шкафа изнутри. Потом протянула мне ручку, и я написала рядом свое.

— Вот, — произнесла мама, — даже если никогда не вернемся, мы останемся здесь навсегда.

Зои с недоумением смотрит на меня:

— И это все? Конец?

— Да.

— Вы с мамой написали имена в шкафу, и мы тащились за сорок миль, чтобы ты мне об этом рассказала?

— Зои, каждые несколько лет мы исчезаем. Наши клетки обновляются. С тех пор как мы жили в этой комнате, от меня прежней ничего не осталось. Когда я писала здесь свое имя, я была другой. Здоровой.

Зои садится на кровати. Она в ярости.

— И ты решила, что, если надписи на месте, ты выздоровеешь как по волшебству? А если их нет, тогда что? Ты разве не слышала, что сказала хозяйка: они сделали ремонт.

Мне не нравится, что Зои на меня кричит.

— Ты не могла бы заглянуть в шкаф и проверить?

— Нет. Ты заставила меня сюда приехать, хотя мне этого совсем не хотелось. Мне и так фигово, а тут еще ты со своим дурацким шкафом! С тобой чокнуться можно.

— С чего ты так разозлилась?

Она слезает с кровати:

— Я ухожу. У меня голова кругом от того, что ты все время ищешь знаки. — Она поднимает с пола куртку и распахивает дверь. — Ты все время говоришь только о себе, как будто ты единственный человек на планете, у кого есть проблемы. Мы все в одном положении. Рождаемся, едим, срем, умираем. Вот так!

От ее крика я растерялась:

— Что с тобой?

— А с тобой что? — вопит Зои.

— Со мной ничего — кроме очевидного.

— Тогда и со мной тоже.

— Неправда. Посмотри на себя.

— Посмотрела, и что? Как я выгляжу?

— Ты грустная.

Зои застывает у двери:

— Грустная?

Зловещая тишина. Я замечаю, что обои за плечом Зои чуть-чуть порваны. Я вижу отпечатки пальцев на выключателе. Где-то внизу открывается и закрывается дверь. Зои поворачивается ко мне, и я осознаю, что жизнь состоит из мгновений и каждое приближает нас к концу.

Наконец Зои утомленно и глухо признается:

— Я беременна.

— О боже!

— Я не хотела тебе говорить.

— Ты уверена?

Она опускается на стул у двери:

— Я прошла два теста.

— Ты ничего не напутала?

— Если второе окошечко окрашивается розовым и не меняет цвет, значит, ты беременна. Я проверила дважды.

— О боже!

— Ну что ты заладила?

— А Скотт знает?

Она кивает:

— В тот день я не нашла его в супермаркете, все выходные он не отвечал на мои звонки, так что вчера я пришла к нему домой и все рассказала. Он меня ненавидит. Видела бы ты его лицо.

— А что?

— У него на лице читалось, что я идиотка. Что он не понимает, как я могла быть такой дурой. У него уже другая. Те девицы были правы.

Мне хочется подойти и погладить Зои по плечу, по жесткой ссутуленной спине. Но я сдерживаюсь. Едва ли Зои это понравится.

— Что ты будешь делать?

Она пожимает плечами, и я вижу, как она напугана. Она похожа на двенадцатилетнюю девочку. На ребенка в лодке, который плывет по бескрайнему морю без пищи и компаса.

— Рожай.

— Это даже не смешно.

— Я и не думала шутить. Рожай. Почему бы и нет?

— Я не хочу рожать из-за тебя!

Могу поклясться, эта мысль уже не раз приходила ей в голову.

— Тогда избавься от него.

Зои издает еле слышный стон, откидывает голову на стену и в отчаянии поднимает глаза на потолок.