Пока я здесь - [19]
– Нельзя чужое брать! Нельзя обирать сирот! Нельзя против воли! Он-то всё видит, он-то знает, кто ему служит, а кто – притворяется!
Она визжала так, что хотелось уши ладонями закрыть. И старик так и сделал – сдвинул руки, прикрыл ими мои уши. Визги стали нечёткими, как разговор в метро. А на экране поплыли какие-то волны, запятые, разводы, психодел разный…
Я зажмурилась. Услышала голос старика: «Выведите её». Приготовилась к тому, что меня сейчас куда-то потащат. Но он имел в виду Тьму. Трое мужчин в синих костюмах подхватили её, очень легко и ловко – наверное, они так уже делали не раз.
Сверху прибежал Юра. Прямо ко мне и к старику. Протянул зелёную капельку старику, а тот помотал головой.
– Нет. Сам привёл, сам и отвечай.
Я замерла. И поняла, что больше не икаю. Хотелось, чтобы Юра был рядом со мной всегда-всегда. И чтобы с ним никогда не случилось ничего плохого. А ещё мне хотелось пить.
Юрины губы были совсем рядом.
А потом он пошёл обратно на своё место, и все пели другой, неразборчивый, но очень красивый гимн, а потом подходили ко мне и обнимали, говорили, как они рады, что я теперь с ними.
– Вот ты и выросла, – мама Толли обхватила меня, как моя мама на последнем звонке. Обнимала с теми же интонациями. – Вот ты и выросла, капелька моя.
Когда стулья расставили вдоль стен, когда разложили столы и принесли из кухни всю ту еду, которую мы вчера готовили, я выпила три стакана компота. Думала, что вообще целый кувшин осилю. Я ждала, когда ко мне подойдёт Юра, за чем угодно, по любому поводу. Но его рядом не было, он поздравил меня и куда-то ушёл. Может, собирать следующие эмоции?
Но сейчас мне было слишком хорошо, чтобы беспокоиться или расстраиваться.
Дом светился. Не только экраном и лампами. А вообще весь, он сам был как экран и как лампа. Тёплый, спокойный, волшебный. Я очень хотела остаться в нём навсегда.
Глава IV
Мне бы хотелось жить в Захолустье, но у меня ещё остались родители и Мелочь. Хотя мне здесь совсем уже не нравится.
Мы опять идём с мамой из поликлиники, я ненавижу туда ходить, особенно с мамой, почти каждый день… Поликлиника в соседнем дворе, и это совсем бесит, потому что невозможно менять маршрут, каждый раз одна и та же дорога, можно только забор обходить слева или справа… А ещё мама встречает знакомых. Тоже почти всегда. Тётки какие-то… Я их не знаю вообще. А они про как дела и вот это всё каждый раз…
Как у меня дела? Получила значок «Отличные эмоции», его дают после первой сдачи. Каждый раз, когда я попадаю в Захолустье, на моей одежде этот значок… На куртке или на платье. Или в кармане, там, где местные монетки.
– Здравствуй, Вика! Как твои дела? – спрашивает очередная мамина тётка.
– Хорошо, спасибо, замечательно…
Я сжимаю ладонь в кармане. Нашариваю… Показалось, что значок… Нет, откуда, это же другой мир… Но… Пальцы обхватили что-то острое, плоское, с защёлкой… Я вынимаю это вместе с телефоном. Смотрю, типа сообщение пришло. Когда телефон вот так повёрнут, то не видно, что между ним и лицом что-то есть… Маленький серый прямоугольник, на нём зелёная прозрачная капля… Носят так, чтобы капля была остриём вниз. Как знак «пункт назначения» на навигаторе. Там тоже всё обозначают перевёрнутыми капельками…
Серый прямоугольник, зелёная капля, внутри капли цифра «1», серебристыми искорками… Повернёшь значок – они переливаются…
– Вика, ну с тобой же говорят… Извините. Вика, ну отвлекись ты от экрана!
От Экрана!!!
Откуда этот значок здесь? Это теперь вместо дежавю? Это напоминалка такая? Сувенир из другого пространства. Я помню, как однажды вернулась из Захолустья и у меня к кроссовкам прилипли листья тамошнего клена… Куда они потом делись? Мама вымела?
Я боюсь, что значок исчезнет. Зажимаю его в кулаке вместе с телефоном, сую руку в карман. Только сейчас понимаю, что в телефон вообще не смотрела. Даже как в чёрное зеркало.
Мамина тётка говорит мне про что-то.
– …обязательно приходи, мы будем очень рады…
Я зеваю. Так сильно и громко, что это похоже на отрыжку. И только потом понимаю, что надо было рот прикрыть… И опять зеваю, до слёз… Но тётка уже прощается.
– До свидания, Вика!
– Извините, – я продираюсь сквозь зевоту, с опозданием.
Я не тормоз, я кирпич. Я девочка из анекдота. «Здравствуй, яблоко»… Как только тётка от нас отходит, я сразу перестаю зевать.
– Ма, а это кто был?
Мама так отвечает… Осторожно… Она боится, что я расстроюсь от того, что опять никого не помню. А я не расстроюсь, я уже привыкла, что она меня дурой считает. Они все меня ей считают. И эта тётка тоже.
– Ма, кто она такая? – Я нарочно громко говорю, чтобы эта тётка услышала. Она ведь ещё недалеко отошла.
– Оксана Александровна.
Ксансанна. Руководительница школьного театра.
Я её не узнала. А даже если бы и узнала, какая разница. Я больше не пойду в эту школу. Я на домашнем обучении, меня к другой школе прикрепили. Всё. А та школа… Я боюсь… Я не хочу никого видеть. Кто-то остался, кто-то ушёл в матлицей или в гуманитарку, кто-то поступил в колледж. Все чужие уже. Будто я не школу бросила, а вообще всю ту жизнь. Будто я уже не Вика.
Когда заканчивается то, к чему ты привыкла, ты теряешь часть себя. Мне кажется, я эту мысль уже думала. У меня не очень много мыслей, и они всё повторяются и повторяются.
