Пока смерть не разлучит нас - [7]

— Ты следил за мной, — бархатный голос епископа прозвучал угрожающе, — решил узнать мою тайну, не зная, что поплатишься за это жизнью. Кто послал тебя?

Старший не знал, чего ему больше хочется: вонзить в нежное горло кинжал по самую рукоять или поцеловать приоткрытые губы мальчишки, сейчас слуга находился полностью в его власти, а значит можно будет сделать с ним всё, что угодно.

— Господин... — прошептал Джованни, распахнув испуганные тёмные глаза. — Меня никто не посылал, я никогда не предам вас. Не предам.

— Почему я должен тебе верить? – поинтересовался епископ, сильнее надавив на лезвие, так, что на коже выступила тёмная в лунном свете капелька крови.

— Я расскажу вам свою тайну, чтобы вы поняли — мне нет смысла лгать. Моя жизнь в ваших руках.

Юноша бросил на него полный мольбы взгляд, всем видом напоминая оленёнка, который смотрит в глаза охотнику последний раз, прежде чем метко выпущенная стрела оборвёт его жизнь. Чувствуя в груди ворочающееся тепло, Старший принял решение.

— Говори, — приказал он, для острастки встряхнув Джованни за воротник.

— Я — сын маррана*, — выпалил слуга. — Моих родителей сожгли на костре десять лет назад, меня, тогда еще ребенка, тоже потащили на эшафот. В тот день казнили стольких людей, что в неразберихе плохо привязали к столбу. Когда поднялся дым, и огонь охватил одежду, мне посчастливилось ослабить веревки и скатиться с помоста. Украв с верёвки простыню и смешавшись с толпой, я убежал, слыша крики моей семьи, предаваемой огню. Мне повезло. В тот день я спасся и даже сумел дойти до ворот монастыря, где потерял сознание. Очнулся уже в монастырской лечебнице. Раны очень плохо заживали, лекарь сказал, что мне нужен хороший уход и лекарства, на которые у них не было денег.

Слушая эту своеобразную исповедь, Старший немного отвёл руку с кинжалом, лезвие теперь едва касалось кожи, чуть задевая дёргающийся кадык.

— Но Господь Бог и тут не отвернулся от меня, — Старший изумлённо заметил, что Джованни даже сумел улыбнуться. — В монастырь приехал с проверкой молодой епископ. Он ходил по всей обители и заглянул в лечебницу, где я готовился отдать Богу душу. Выслушав о потребностях в лекарствах от настоятеля, он прошел, рассматривая больных и немощных, остановился возле моей кровати и спросил, от чего у меня такие ожоги. Лекарь поведал мою выдуманную историю о сгоревшем доме, в котором погибла моя семья, но... Ведь вся Испания знает, какие костры горят на площадях и кого на них сжигают.

Глядя прямо в глаза человеку, что держал его жизнь в своих руках, ожидая в любую секунду, что крепкая сталь прорвет тонкую кожу, Джованни осмелел и произнес уже твердым голосом:

— В тот день вы спасли мне жизнь, сделав вид, что поверили в происхождение моих ожогов. Вы дали настоятелю денег, особо выделив статью расходов на лечебницу. С трудом, но я выжил. Помогал в монастыре по хозяйству, не чурался грязной работы. Заметив, что я тянусь к знаниям, меня научили читать и писать. Расспросами я узнал ваше имя, желая хоть чем-нибудь отблагодарить.

— Отблагодарил тем, что поступил на службу и следил за мной?

— Следил, — согласился юноша, — но только потому, что беспокоился, как бы с вами ничего не случилось. — Он крепко зажмурился, ожидая, что произнесённое им будет последними словами, что станут итогом его короткой жизни. И меньше всего Джованни ожидал, что острое лезвие исчезнет, напоследок лишь кольнув кожу.

Юноша несмело открыл глаза и с изумлением воззрился на своего господина, который стоял над ним, протягивая руку.

— Вставай, — нетерпеливо приказал епископ и дёрнул уголками губ, словно в усмешке. — Когда откроют ворота, мы вернемся, как ни в чем не бывало.

Молодой человек робко протянул руку в ответ, не веря, что это происходит действительно с ним.

***

Несмотря на то, что стояла уже глубокая ночь, Джованни не разгибая спины таскал воду с кухни — перед последним его приходом двое дюжих слуг втащили в покои господина массивную деревянную ванну и выстлали её тканью. И пусть дыхание сбилось от бесконечных подъёмов и спусков по лестницам, Джованни как никогда был счастлив — он был жив и служил своему господину! На другие мысли не оставалось ни сил, ни времени — епископ ждал омовения.

Те же слуги развели в камине огонь и ушли, оставив Джованни наедине с вёдрами горячей воды. Юноша наполнил ванну, проверил температуру, а так же приготовил для своего господина большую простыню и кусок мыла, и почти было вышел за дверь, когда услышал за спиной тихий оклик:

— Джованни.

Слуга замер, оцепенев и не смея повернуться.

— Останься, — мягкая просьба из уст епископа заставила молодого человека на миг затаить дыхание. — Я очень устал. Поможешь мне вымыться.

За все годы служения своему господину, Джованни никогда не оставался в его покоях дольше положенного, и уж тем более не присутствовал при омовении.

Когда епископ поднялся из кресла и принялся раздеваться, Джованни не смог отвести взгляд от изящных пальцев, неторопливо распускающих шнуровку на сорочке. Вскоре одежда осталась лежать на полу, а матовая белизна чужого обнажённого тела заставила наконец юношу стыдливо опустить глаза и не поднимать их до тех пор, пока хозяин не погрузился в горячую воду.