Пока смерть не разлучит нас - [16]

— Нет, конечно!

«Так помоги же мне Бог, — взмолился он про себя, — не проронить ни одного намека! Ни единого неосторожного слова, импульсивного вопроса, чтобы не погубить дело! Кругом сплошь волчьи ямы». Голос его звучал глухо, фальшиво, лицемерно, по крайней мере в собственных ушах. Он потрепал ее по плечу, уставился на каминную стену, первым делом увидев широкую желтую афишу одной своей пьесы под названием «Ошибка отравителя».

— Правда? — настаивала Лесли.

— Милая девочка! Нарочно стрелять в старика? Ты ведь даже никогда его раньше не видела, так ведь?

— Никогда! — Глаза наполнились слезами. — Я… я о нем даже не слышала до последнего времени. Пока кто-то не рассказал.

Он с усилием рассмеялся:

— Тогда, разумеется, не о чем беспокоиться. Забудь, вот и все. Кстати, что он тебе наговорил?

Дик решительно не собирался задавать такой вопрос. И когда он сам собой вырвался, жестоко обругал себя, чуть не завопив от отчаяния. Какой-то неуправляемый импульс побуждал его, овладевал им, заставлял действовать против собственной воли.

— Да ведь я же тебе говорила! — воскликнула Лесли. — Обычные вещи про счастливую жизнь, легкую болезнь, придет письмо с приятными новостями… Ты мне веришь?

— Конечно.

Она шагнула обратно к дивану, он двинулся за ней. Хотел сесть напротив, видеть ее в лучах света, уклониться от волнующей физической близости. Но Лесли ждала, что он сядет рядом, и Дик повиновался.

Лесли смотрела в ковер. Волосы свесились на лицо, слегка прикрыв щеки.

— Если он умрет, Дик, что со мной сделают?

— Абсолютно ничего. Просто несчастный случай.

— Я хочу сказать… за мной придет полиция?

В комнате повисло полное молчание.

Дик протянул руку за сигаретой в портсигаре на столике за диваном. На запястье колотился пульс, он не был уверен, удастся ли сдержать дрожь в руке. Они словно балансировали на краю воображаемой пропасти, где присутствовали книги, картины, висящая люстра.

— Боюсь, будет расследование.

— Ты имеешь в виду, все попадет в газеты? Будет упомянуто мое имя?

— Просто формальность, Лесли… А почему нет?

— Зачем? Только… — Она повернулась к нему, явно перепуганная, лицо исказила кривая тоскливая улыбка. — Только, знаешь, о таких вещах мне известно лишь из твоих рассказов.

— Из каких рассказов?

Она кивнула на расставленные рядами книги, кишевшие, как червивые яблоки, головоломными криминальными историями; на пестрые обложки, на театральные афиши, которые кажутся в высшей степени увлекательными, когда речь идет о преступлении на бумаге.

— Тебя жутко интересуют подобные вещи, — усмехнулась она. — Я ненавижу смерть, хотя, пожалуй, она мне тоже интересна. Потрясающе в каком-то смысле. Сотни людей со своими задушевными мыслями… — И тут Лесли внезапно воскликнула: — Я хочу, чтоб меня уважали! Страшно хочу заслужить уважение!

Дик сумел беззаботно спросить:

— Разве тебе не удалось заслужить уважение?

— Милый, не шути, пожалуйста! Я сейчас вляпалась в жуткую кашу, хоть и не по своей вине. — Она вновь взглянула на него с таким страстным призывом, что он потерял способность здраво мыслить. — Только это ведь не испортит наше торжество, правда?

— Ты говоришь о завтрашнем вечере?

— Да. Об обеде вдвоем.

— Ничто меня не заставит от этого отказаться. Еще гости будут?

Она вытаращила на него глаза:

— Разве тебе нужны другие гости?.. Дик, что случилось? Почему ты от меня отдаляешься? Знаешь, через минуту у меня тоже появятся странные подозрения.

— Ничего не случилось! Я просто…

— Я хочу, чтобы у нас все было хорошо! Все! И особенно хочется (как по-твоему, я сентиментальна?), чтоб завтра все было прекрасно. Потому что мне надо тебе кое-что рассказать. И кое-что показать.

— Да? И что ты собираешься мне рассказать?

Он взял и раскурил сигарету. А когда задал вопрос, в дверь резко постучали. Лесли вскрикнула и глубже втиснулась в спинку дивана.

Дик не знал, радоваться или досадовать на помеху. Скорее всего, радоваться, так как эмоциональный накал повышался, а он даже ценой своей собственной жизни не мог избежать взыскующего взгляда Лесли. Возникла возможность расслабиться хоть на минуту, отвлечься от лихорадочной сосредоточенности, от стараний не выдать никаких секретов. Поэтому он поспешил в парадное, распахнул дверь, изумленно сощурился на посетителя, который переминался на коврике с ноги на ногу.

— Гм… Добрый вечер, — поздоровался визитер. — Извините за беспокойство в столь позднее время.

— Еще вовсе не поздно, сэр. Заходите.

У ворот стоял «форд»-развалюха с тарахтевшим мотором. Посетитель махнул рукой кому-то, сидевшему в «форде», и тот заглушил мотор. Потом гость неуверенно, робко вошел.

Джордж Конверс, барон Эш, был единственным пэром, которого Дик знал лично. Однако, нередко встречаясь с подобными персонажами в литературе, как правило надменными, аристократичными, карикатурно ленивыми и старчески никчемными, Дик считал лорда Эша редкостным исключением.

Лорд представлял собой жилистого мужчину среднего роста, шестидесяти с небольшим лет, с волосами серо-стального цвета, с розоватым лицом, сосредоточенным на научных изысканиях. На людях его видели редко. Считалось, что он составляет бесконечную историю своего собственного семейства. Лорд вечно ходит в потрепанной одежде, что совсем неудивительно, учитывая выплачиваемые им налоги и хронически затруднительное финансовое положение. Но общаться с ним было приятно, если он сам того хотел или не видел необходимости спешить, как часы.