Пока Париж спал - [2]

– Два следователя… Они хотят, чтобы я поехал с ними и ответил на несколько вопросов.

– Насчет аварии?

Он отрицательно качает головой.

– Не знаю. Я не знаю, чего они хотят. Они не говорят.

– Не говорят? Но они должны. Нельзя же просто так просить тебя поехать с ними, не объяснив зачем.

Она бледнеет.

– Шарлотта, не волнуйся. Думаю, мне лучше сделать так, как они говорят. Понять, в чем дело. Это всего лишь допрос.

Их сын перестает жевать и смотрит на них, слегка нахмурившись.

– Я уверен, что скоро вернусь.

Голос Жан-Люка звучит фальшиво, как будто кто-то другой произносит эти слова утешения.

– Не могла бы ты позвонить в контору и сказать им, что я задержусь?

Он поворачивается к сыну:

– Хорошего дня в школе.

Все замирает. Будто затишье перед бурей. Мужчина быстро поворачивается и выходит из кухни. Непринужденно. Он должен вести себя непринужденно. Это всего лишь формальность. Что им вообще может быть нужно от него?

Десять минут. Ему не хочется, чтобы они снова звонили в дверь, поэтому он бежит в спальню, открывает ящик шкафа и смотрит на свои галстуки, которые свернулись в нем, как змеи. Достает синий в крошечную серую крапинку. Внешний вид очень важен в такой ситуации. Жан-Люк берет куртку и спускается с лестницы.

Шарлотта ждет его у входа на кухню, прикрыв рот рукой. Он убирает ее руку, целует холодные губы, смотрит в глаза. Затем кричит:

– Пока, сынок!

– Папочка, пока. Скоро увидимся!

– До встречи, крокодил.

Его голос дрожит, и ему снова не удается попасть в нужную октаву.

Жан-Люк чувствует, как Шарлотта смотрит ему в спину, пока он открывает входную дверь и следует за мужчинами к их черному «Крайслеру». Он делает глубокий вдох, набирая воздуха. Вспоминает, что слышал, как посреди ночи началась гроза; чувствует, что земля стала мягкой от воды, которая уже начинает испаряться. Скоро станет жарко и влажно.

Никто не произносит ни слова, пока они проезжают мимо знакомых домов с большими открытыми лужайками до самого тротуара, мимо газетных киосков, булочной, лавки с мороженым. Мимо жизни, которую он успел полюбить.

Глава 2 Шарлотта

Санта-Круз, 24 июня 1953 года

Я все еще смотрю в окно, хотя черная машина уже давно скрылась из виду. Время как будто замерло. Не хочу, чтобы оно двигалось вперед.

– Мам, кажется, пахнет горелым.

– Merde! – Я хватаю сковородку с плиты и бросаю почерневший блинчик в раковину. Мои глаза слезятся из-за дыма.

– Я приготовлю тебе другой.

– Не надо, спасибо, мама, я наелся.

Сэм спрыгивает со стула и выбегает из кухни.

Я осматриваюсь: остатки прерванного завтрака на столе вгоняют меня в панику. Но мне необходимо взять себя в руки. Я медленно поднимаюсь по ступеням и направляюсь в ванную. Умываюсь холодной водой, потом надеваю вчерашнее платье и спускаюсь вниз.

Сэм бегает вокруг меня, пока мы идем в школу.

– Мам, как ты думаешь, о чем эти мужчины будут спрашивать папу?

– Не знаю, Сэм.

– Что бы это могло быть?

– Я не знаю.

– Может быть, это связано с ограблением.

– Что?

– Или убийством!

– Сэм, замолчи.

Он тут же перестает прыгать и плетется, еле волоча ноги. Мне становится стыдно, но сейчас есть заботы поважнее.

Когда мы подходим к школе, остальные матери уже возвращаются домой.

– Привет, Чарли! Ты сегодня припозднилась. Забежишь на кофе чуть позже? – доносится голос Мардж из толпы.

– Конечно. – Мне приходится соврать.

Я оставляю Сэма и задерживаюсь у ворот, чтобы дать остальным уйти вперед. Когда вижу, что они уже достаточно отошли, то медленно бреду домой, одиночество постепенно поглощает меня. Так и подмывает присоединиться к ним за чашечкой кофе, но я знаю, что могу не удержаться и ляпнуть что-нибудь лишнее. Есть шанс, что никто не видел, как сегодня утром за Жан-Люком приехала машина, но если кто-то видел, у меня должна быть готовая история. Они захотят услышать все подробности. Да, лучше избегать любого контакта.

Дома я хожу из комнаты в комнату, взбиваю подушки на диване, мою посуду, оставшуюся после завтрака, перебираю журналы на кофейном столике. Напоминаю себе, что волноваться не о чем, это никому не поможет. В конце концов, его просто увезли на допрос. Нужно чем-то заняться, чтобы отвлечь себя. Я могла бы подстричь газон, чтобы Жан-Люку не пришлось этого делать.

Обуваю свои садовые ботинки и достаю газонокосилку из гаража. Я видела, как Жан-Люк дергает веревку сбоку, чтобы она включилась, поэтому тоже тяну за нее. Ничего не происходит. Я снова тяну, на этот раз внутри что-то поворачивается, но тут же останавливается. Теперь я дергаю сильнее и резче. И вот она уже несется вперед и тянет меня за собой. Ужасно пахнет бензином, хотя мне и нравится этот запах.

Ритм газонокосилки успокаивает, и мне жаль, что работа быстро заканчивается. Я убираю косилку и возвращаюсь в дом.

Возможно, гостиной не помешает уборка. Я достаю пылесос из-под лестницы и вспоминаю, что уже пылесосила вчера. Обессиленно падаю на пол, все еще сжимая толстую трубу от пылесоса в руке.

Прошлое наваливается на меня. Жан-Люк никогда не разрешает мне говорить об этом. В свойственной ему прагматичной манере он велел мне оставить прошлое позади, там, где ему и место. Как будто все так просто. Я пыталась, правда пыталась, но невозможно контролировать свои сны. Мне снятся моя мама, мой папа. Дом. Еще долго после пробуждения эти сны заставляют меня тосковать по семье, и это все омрачает. Я пыталась связаться с ними: однажды я написала родным, когда мы только обосновались здесь и нашли себе жилье. Мама написала в ответ короткое, отрывистое письмо, в котором говорилось, что папа еще не готов меня увидеть. Он еще не до конца меня простил.