Пока не загорится красный свет - [2]

До меня донеслось едва слышное похрапывание. Не здоровый храп, а признак борьбы больного тела за кислород, чтобы сердце продолжало биться, чтобы органы не отказали. И ради чего? Чтобы поддерживать неизлечимую болезнь, о которой тело даже не подозревает. Мы, несчастные существа, привязанные к земным оболочкам, равнодушные к миру вокруг, не осознаем беспощадности цикла, течение которого разотрет нас в пыль, рано или поздно. Ибо жизнь коротка. Люди в палатах прекрасно это понимают, несмотря на успокаивающий шепот облаченных в белые халаты божеств.

Трон в комнате тускло освещен. У мужчины, истощенного, похожего на скелет, частично прикрытого тонкой белой простыней, пожелтевшая кожа и на голове почти не осталось волос. Я приближаюсь к нему, наблюдаю за медленным, затрудненным ритмом его дыхания, над больным видна четко различимая линия жизни. Я хватаю тряпицу с прикроватной тумбочки.

По-видимому, на меня снизошла Тень Милосердия. Каждый раз, когда я вижу линию жизни, кто-то должен умереть, чтобы моя любимая могла прожить еще немного.

Мои молитвы, обращенные к истинным богам Треги II, следуют за узором дыхания больного, синхронизируясь с ним, и я сливаюсь с комнатой, ситуацией, необходимостью создать наилучшие условия для ухода больного и сбора остатков его энергии. Ах, вновь это чувство — порыв к убийству.

— Длинные Тени буду направлять тебя и откроют глаза на их мир, — предупредил Нотатлан. — Тебе может не понравиться то, что ты увидишь. Возможно, ты будешь против того, что должно произойти.

— Я забочусь только о продолжении ее жизни, Нотатлан. Я сделаю что угодно.

Существо закончило рисунок на песке.

— Иногда отпустить — значит принести величайшую жертву, человек, — сказало оно перед тем, как мир вокруг потемнел.

Я открываю клапан, которой не дает обезболивающему свободно вливаться в его вены. Чистая жидкость бросается в тело. Кажется, его дыхание прервалось, и я надеюсь, молюсь, чтобы он умер спокойно. Но затем он открывает глаза, покрасневшие, с желтоватым оттенком. Я вижу в них страх, осознание, что Длинные Тени нависают над ним, что пришло его время. Он пытается раскрыть рот. Я вижу его распухший, покрытый пятнами язык, что извивается и пытается сбежать, как скользкий червь. Конечно, я не могу этого допустить.

Я хватаю язык тряпицей, вытягиваю, а затем отрезаю. Быстро заворачиваю его в ткань, закрываю больному рот и придерживаю челюсть, пока обезболивающее не начинает действовать. Его глаза закатываются, кровь льет из носа, и он задыхается, оставляя мне трофей, средство, необходимое Длинным Теням, чтобы перенести эссенцию жизни к моей возлюбленной. Оглядываясь назад, я вижу, что мои убийства становятся со временем все более кровавыми, словно картина расплескавшейся крови с каждым разом все сильнее захватывает меня.

Я покидаю комнату, не оставляя следов. Загорелся красный свет — знак, что божества соберутся вокруг несчастной души внутри, чтобы вернуть ее с порога забвения, если это возможно.

Ванная освещена холодным светом. В зеркале я вижу свое лицо, мертвенно-бледное, с морщинами, которых раньше не замечал. Бросаю взгляд на запачканную кровью тряпицу в руке и роняю ее в раковину перед тем, как включить воду, чтобы смыть кровь.

Обескровленный язык светло-розового цвета. Плоть мягкая, соленая, оставляющая горькое послевкусие, напоминающее витающие в залах царства запахи. Тепло наполняет мое тело; настает эйфория, я чувствую себя как минимум равным божествам в белых халатах, ведь у меня есть дарованная Тенью Милосердия сила, которой они никогда не смогут обладать. Восторженно, почти любуясь своими действиями, я избавляюсь от куска материи, вымываю руки и лицо и проверяю, не осталось ли пятен на одежде. Я готов идти на встречу с возлюбленной.

Я возвращаюсь к ее трону, проходя мимо божеств и полубожеств, что суетятся в залах. Она отдыхает, ее золотистые волосы разбросаны вокруг головы и напоминают старинную корону. Я сажусь рядом с ней и беру за руку. Меня наполняет чувство глубокого удовлетворения; еще раз я могу продлить ее существование, сделать так, чтобы она осталась со мной. Какова бы ни была цена, как бы долго ни пришлось это делать, я буду подчиняться требованиям Длинных Теней. Когда я склоняюсь к ее руке, чтобы даровать ей поцелуй жизни, она отстраняется.

Удивленный, я поднимаю взгляд и смотрю прямо в похожие на темный лед глаза моей возлюбленной. Теперь в них нет любви, нет ярости, нет решимости, нет вины, нет страха. Так выглядит смирение, и оно наполняет меня отчаянием. Она отодвигает кислородную маску; ее впалые щеки желты, как и руки. Она шепчет:

— Не нужно больше. Достаточно.

Я цепляюсь за металлические прутья ее трона.

— Я был Тенью Милосердия, любовь моя, ради тебя. Прошу, не отвергай меня. Ты единственное, что стоит между мной и губительным безумием.

Она улыбается.

— Все хорошо. Я прощаю тебя. Но пора положить этому конец. — Ее рука покоится на моей. Я кладу на нее голову, чувствуя холодное прикосновение ее пальцев.

— Из нас двоих ты всегда была самой сильной, — говорю я приглушенно.

— Стань для меня Тенью Милосердия, — шепчет она в ответ.