Пока не пропоет петух - [15]

Когда они одевались на берегу, Стефано, смеясь, сказал: «Тут есть одна, коза из коз, в сером доме за мостом. Вы ее знаете?».

— Дом Спано́? — останавливаясь, проговорил Пьерино.

— Тот, с геранями на окне.

— Тот. Но извините, не понимаю сравнения. Это нежная женщина и сложена хорошо. Вы ее знаете?

— Я видел ее с кувшином у источника.

Пьерино рассмеялся: «Вы видели служанку».

— Действительно…

— А я говорю о Кармеле Спано и могу еще сказать, что она помолвлена с Джаннино Каталано.

— Конча?..

Когда они добрались до остерии, все прояснилось, и Стефано понял, почему было столько улыбок и насмешек, когда он так легкомысленно вел себя в то утро. Все мысленно сравнивали его грубые слова по поводу служанки с неизвестной ему хозяйкой дома, а всплывшее имя Джаннино еще больше увеличило эту путаницу.

— Эту Кончу я видел один раз, — проговорил Пьерино, — она не показалась мне такой мерзкой, как вам. Я бы сказал, что она похожа на цыганку.

В этот момент на порог вышел Гаетано и, должно быть, что-то услышал, потому что пристально посмотрел на них. Стефано вошел, не обращая на него внимания.

Пока он стоя просматривал лежащую на столике смятую газету, подошла старая хозяйка и сообщила, что недавно заходил капрал и спрашивал о нем.

— Зачем?

— Кажется, ничего срочного.

Стефано улыбнулся, но у него задрожали ноги. Чья-то рука сжала его плечо: «Мужайтесь, инженер, вы невиновны». Это был смеющийся Гаетано.

— Так он приходил или нет?

Двое из их компании, которые уже пили в углу кофе, подняли головы. Один сказал: «Осторожнее, инженер. У старшины электрические наручники».

— Он ничего не просил передать? — серьезно спросил Стефано.

Хозяйка покачала головой.

В это утро игра раздражала Стефано. Он сидел как на иголках, но не решался ее прервать. Он кивнул Джаннино, когда тот вошел, и ему показалось, что тот смотрит на него враждебно, и излил свою досаду на него, обвинив его в том, что он скрыл свою помолвку. Но Стефано знал, что ему не по себе из-за другой тайны, того листка бумаги, который, возможно, уже в руках старшины и который неумолимо вернет его в тюрьму. К тревоге от этой мысли добавились страдания от мыслей о Конче, если на самом деле Джаннино не положил на нее глаз, то у него больше не было отговорок и он должен был попытаться. Втайне он надеялся, что это неправда, он придумывал, что Джаннино ее соблазнил, по крайней мере обнимал ее под лестницей, когда приходил к другой. Потому что, если действительно ее никто никогда не домогался, то его прошлые мечтания превращаются в ребяческие, и тогда насмешки всех вполне обоснованы.

Джаннино, склонившись над картами Гаетано, что-то ему говорил. Стефано бросил свои карты и громко сказал: «Вы хотите занять мое место, Каталано? Боюсь, что пойдет дождь, а я не запер дом». И он ушел, сопровождаемый взглядами всей компании.

На пустынной улице его настиг порыв пыльного ветра. Через миг — так быстро проносились в голове его мысли — он оказался около казармы. Под забитым окном камеры замерла старуха со сковородой так, как будто в этот миг она оборвала разговор. У нее были босые, узловатые ноги. С балкона второго этажа выглянул карабинер и что-то крикнул. Стефано поднял руку, и карабинер попросил его подождать.

Кудрявый и запыхавшийся карабинер спустился в одной рубашке и вежливо ему сказал, что старшины нет. Стефано перевел взгляд на большую, пустую подворотню, которая в глубине, на второй лестничной площадке, заканчивалась зеленым от листвы окошком.

— Он меня искал, — сказал Стефано.

Карабинер заговорил с появившейся в дверях, продуваемых свистящим ветром, старухой и захлопнул их перед ее носом. Потом повернулся к Стефано.

— Вы не знаете?.. — продолжил Стефано.

В этот момент послышался голос, а затем на повороте лестницы появилось и лицо старшины. К нему тотчас подбежал раскрасневшийся карабинер, бормоча, что закрыл дверь.

— Инженер, заходите, заходите, не стесняйтесь, — выглядывая, проговорил капрал.

Наверху, в кабинете он протянул ему документ. «Вам нужно его подписать, инженер. Это копия обвинения для местной комиссии. Не понимаю, как вас могли прислать сюда без нее».

Стефано трясущейся рукой подписал его: «Это все?».

— Все.

В спокойном кабинете они один миг смотрели друг на друга.

— Больше ничего? — спросил Стефано.

— Ничего, — пробурчал капрал, поглядывая на него, — если не считать, что до сих пор вы находились здесь, не зная об этом. А теперь знаете.

Стефано пошел домой, не обращая внимания на ветер. В тот миг, когда эта физиономия выглянула на лестницу, его пронзила призрачная надежда, что страшивший его документ принесет ему свободу. С все еще сильно бьющимся сердцем он пересек дворик, закрыл за собою дверь и вошел в комнату, как в камеру.

У стены за кроватью стоял маленький, покрашенный белой краской шкафчик и на нем — его чемодан. Стефано понял, что чемодан пуст, и вся его одежда висит в шкафу. Даже не удивившись этому, он продолжал шагать, зажмурив глаза, сжав губы, стараясь уловить только одну мысль, отбросив все другие, чтобы она навеки врезалась ему в память. Сколько раз он об этом думал, прилагал столько усилий, чтобы вычленить ее,