Капитан,в белом парадном кителе, рассматривал нас в позолоченную подзорную трубу, а перед мостиком, в тени, судовой оркестр исполнял марш "Пошли со мной, Хуанита".
"Френсис Дрейк" деликатно подошел к нам слева, чтобы прикрыть нас от солнцепека.
Капитан дал знак оркестру остановиться, взял сверкающий рупор и произнес традиционную фразу при встрече с потерпевшими кораблекрушение:
- В чем нуждаетесь, господа?
- Воды, два бутерброда и лосьон от солнечных ожогов, - ответил дон Родриго.
На корабле все были потрясены. Один из оркестрантов упустил свою трубу в воду.
- А не хотите ли погостить у нас? - спросил, заикаясь, капитан.
- Спасибо, сеньор, - поклонился дон Родриго. -Благодарим за приглашение и желаем вам приятного и плодотворного путешествия и успешного его завершения.
Здесь я потерял сознание и не слышал, чем закончился обмен любезностями. Очнулся я, когда корабль уже был в миле от нас.
- Дон Родриго, - спросил я, - почему?
Старый морской волк не ответил. До нас донеслись знакомые крики, команды, боцманские свистки. А потом - долгое и скучное бульканье.
"Френсис Дрейк" утонул, и на поверхности расползлось большое масляное пятно.
- Всегда так, - сказал задумчиво дон Родриго. -Был корабль, и все у него было, чтобы называться кораблем, и вдруг-ни корабля, ни капитана, ни ведомостей. .. Только масляное пятно. А иногда и его нет...
- Ну почему, дон Родриго?
- Не знаю, юнга, не знаю. Многое я пережил -десять кораблекрушений, четырнадцать капитанов, пять переучетов, восемь сокращений, но не знаю. Знаю только одно - не садись на обреченный корабль.
- А как распознать, что он обреченный?
- Очень просто, юнга. На нем - все как на "Френсисе Дрейке" - и музыка, и парадные мундиры...
И дон Родриго задымил своей маленькой скандинавской трубкой и уставился на горизонт, откуда непременно должно было показаться судно без парадных мундиров и духового оркестра. Я же стал описывать события на клочке оберточной бумаги, чтобы сберечь о них память, если не дождемся корабля.
Бумага неприятно попахивала занзибарской брынзой, но со временем этот запах улетучится и останется только запись, а она - сущая правда, клянусь св. Терезией де Кордова!