Пока мы рядом - [17]

Помнишь, как мы встретились в первом классе – и мы втроем, и Майка, и все остальные? Наша английская спецшкола была вроде как и районной, но из всех двадцати первоклашек семнадцать оказались из Дома на набережной, и только трое – дочь сторожа и дворника Анжелка Янович, которая жила в привратницком домике у входа, я и Дроня Пихлак – трус и пройдоха, лебезивший перед всеми, – пришлые со стороны, «уличные» дети. Не знаю, как те двое, а я ощутил это сразу – со мной никто не сел рядом, девочки косились и фыркали на мою лучшую белую рубашку и заботливо обернутые мамой книжки. И мне сразу захотелось быть, как все они, быть лучше их – и в смысле положения, и достатка. Захотелось, чтобы моя мама не работала, как Полина Андреевна, и изредка приезжала за мной, как противная Майкина тетка Евгения Евгеньевна, прозванная нами Женькой, или Ж-2, на роскошной новой машине. И я еще тогда пообещал себе, что всего добьюсь сам – благо учителя все еще гнали нам пургу про страну равных возможностей, всеобщее счастье и прочий подобный порожняк.

Потом я подружился с тобой и Вэном, бывал у вас дома и долго еще не верил себе, что «не все то золото, что блестит» и что для счастья нужно что-то большее, чем бабло и связи. Не знаю, как назвать мое отношение к вам. Наша бескорыстная дружба, как и любовь моей матери, спасла меня от черствости и злобы. О Майке не стоит и говорить… Мы поклонялись ей, все трое, и то, что она совершенно искренне не делала различия между нами, окончательно помогло мне поверить в собственные силы. И лишь желание кому-то что-то доказывать осталось во мне неистребимым. С вами я был таким, какой я есть, – а перед окружающими представал таким, каким меня хотели видеть.

Учиться лучше всех я не мог. До конца школы я запомнил, как мать, унижаясь, носила подарки директрисе за мое пребывание в «элитных стенах», и знал, что на благодарность за учебу в вузе ее не хватит. Преодолеть конкурс самостоятельно было нереально. И я пошел, как тогда мне казалось, по единственно возможному пути: я надеялся на спортивные победы и знал, что если я и выберу большой спорт, то проскочу экзамены по запросу спортивного общества вуза.

До самого окончания нашей «спортивки» я действительно выкладывался на полную катушку. Не вылезал со сборов, почти забросил учебу, отдалился от вас и Майки. Но я старался хоть в чем-то стать первым, стать для нашей четверки надежной защитой и наконец-то заставить вас – и особенно Златовласку – от души мной гордиться!

В ущерб занятиям я на удивление быстро добрался до кандидата в мастера (я играл – ты знаешь – в престижный большой теннис). В команде я был на хорошем счету и даже несколько раз на областных соревнованиях с каким-то замиранием сердца слышал, как меня («Дол-бин! Дол-бин!») поддерживают зрители. Помнишь, Кир, как у нас тогда все было замечательно? Я готовлюсь сдавать на мастера спорта, Майка с отличием оканчивает модельную школу, вам утром с Венькой в день выпускного торжественно вручают аттестаты с проходным для любого института баллом…

А вечером мы собрались в нашем актовом зале, такие счастливые от встречи и от ожидания (блин!) прекрасного будущего, максималисты, вершители своих судеб. Весь наш класс, в особенности девчонки, толпился вокруг нас с раскрытыми ртами. Майку то и дело приглашали танцевать учителя, и я впервые почувствовал себя своим в этом надменном классе, и даже на ступеньку выше. А когда мы с Майкой танцевали последний вальс, мы молчали. Я потом спрашивал ее – почему?

Мы просто вспомнили последнее лето в Краскове. Помнишь, Кир, наши походы в Малаховку по петляющей над обрывом тропинке? Мы тогда остановились на полпути и стали прыгать с обрыва по осыпающемуся песку, помнишь? А Майка качалась внизу на качелях, и тот, кто прыгал смелее всех, мог спуститься к ней, и качаться на соседней доске, и близко-близко смотреть в ее лицо, и махать проходящим поездам; и просто светило солнце, и из окон махали в ответ – и это было таким счастьем, которое ничего не стоило, но и сейчас я отдал бы за него все на свете…

Майка только спросила: «Помнишь наши качели?» – а я кивнул в ответ. Может быть, поэтому так и закончился тот выпускной? Мы просто убежали в пионерскую комнату, закрылись там и целовались до одурения, и когда все случилось, я уже знал, что сумею уберечь Майку от любого зла и буду вкалывать, чтобы она и наши дети ни в чем не нуждались…

С вами следующий раз мы увиделись на нашей свадьбе.

Глава 9 Майя

Что о ней говорить? Отчетливо помню унылые пьяные рожи, твою и Венькину. Помню мою мать, разом помолодевшую и совершенно счастливую; и еще отчетливее помню свое ощущение, не отпускавшее меня, – мне вдруг стало ясно, что привязанность ко мне Майки не имеет с моим безумием ничего общего и мало чем отличается от доверчивой дружбы с тобой и с Вэном. Только наплевать мне было на это – каждый день, проведенный с ней вместе, стоил для меня всей остальной жизни. И то, что мы тогда отдалились от вас, было понятно. Между собой мы, наоборот, сблизились неразлучно – меня даже физически тянуло постоянно держать ее за руку. Конечно, я готов был жить ее жизнью, способствовать ее модельной карьере, быть всегда и во всем рядом и на подхвате. Но этого оказалось мало; чтобы уважать себя, я должен был быть уверен, что моя (пока еще маленькая) семья ни в чем не нуждается. А Майке нужны были все новые и новые туалеты, украшения, рекламные проспекты и дорогущие портфолио. Сама она не придавала этому никакого значения. Ты ведь знаешь, Кир, что именно этим она потрясала – такая немыслимая красота и такое полное отсутствие обычного самодовольства по этому поводу. Красотой своей она просто останавливала взгляды, а держала чем-то совсем другим – что-то было внутри ее, в глубине, и приковывало крепче любой красоты.