Пока греет огонь - [3]

Шрифт
Интервал

>Вовку не покидало ощущение, что и он, вернее, его частичка, смятая, исковерканная, раздавленная, сидит на одной цепи рядышком с Шайтаном и задыхается от горечи унизительного положения. Крохотная слезинка покатилась по холодной щеке мальчишки. Шершавым языком Шайтан коснулся его лица и тут же отвернулся, то ли от стыда за Вовку, то ли чувствуя за собой вину за то, что сердится на Вовку — не Вовка виноват...
>—Потерпи еще немного. Летом я тебе сделаю просторный вольер, совсем жизнь другой станет, вот увидишь.
>Темная ночь оглашалась жутким воем, пробирающим до костей. Тоскливая песня лилась из широкой пасти, не умолкая ни на минуту.
>«Все плачет и плачет,-— печалился Вовка,— когда он, наконец, привыкнет к цепи?» Заслышав возню проснувшихся родителей, он, не дожидаясь ругани в адрес Шайтана, поспешно одевался и выходил во двор.
>Пес радостно рвался к нему, смешивая победное рычание и скулеж узника, звал на помощь и предлагал свою — улыбался, оскаливая блестящие зубы, и тут же
>плакал, смешно сморщив морду. Боль и радость, отчаяние и вера, злоба и доброта — все чувства, какими наделила его матушка-природа, рвались наружу, на свет, на волю.
>«Возьми меня с собой. Рядом. Только рядом дозволь шагать! И никто никогда не посмеет тебя обидеть в моем присутствии. Я твой отныне и навсегда. Покажи мне своего обидчика, и я расправлюсь с ним. Покажи»,— умолял Шайтан Вовку, не зная, чем еще он сможет доказать свою любовь и преданность.
>—Ты не скули, браток, потерпи до утра. Я понимаю,— говорил Вовка,— такая ваша доля собачья. Тебе в жару и в холод на цепи сидеть. Кошке на печи, в тепле нежиться. А нам, людям, думаешь, легко? Э-э, брат, знаешь, забот сколько! Такова жизнь. Ну ладно. Не вой больше.
>Что теперь поделаешь? Крепись.
>Вовка уходил в дом, неслышно закрывал дверь, а пес еще долгое время сидел на снегу, уставившись мутными глазами на черный прямоугольник двери, как на заклятого врага, навсегда отнявшего единственного друга.

ПРЕДАТЕЛЬСТВО

>Всю ночь Шайтана мучило необъяснимое волнение. Едва он закрывал глаза, как тут же откуда-то издалека доносился Вовкин голос. Он резко поднимался, оглядывался, догадываясь, что все это ему только кажется. Однако заснуть не мог. Он просто не имел права прозевать появление хозяина, которого именно в эту ночь ему нестерпимо хотелось увидеть.
>Как никогда насмешливо взирала на Шайтана с высоты щербатая луна. Протяжно завывал ветер, швыряясь снежной пылью. Пес уныло выглядывал из глубокого сугроба, прислушиваясь к звону цепи и гудевшей рассерженным ульем проволоке. Однообразие звуков усыпляло, но
>едва его голова касалась вытянутых лап, как вновь слышался дорогой голос.
>Вконец измученный, Шайтан выбрался из конуры и разразился громким лаем. Он не бранился и не жаловался на жизнь. Ему просто хотелось увидеть друга, удостовёриться, что он здесь, за этой дверью.
>Но Вовка не вышел из дома. Под завывание пурги он спал крепко.
>Ближе, к утру перестало вьюжить. И сразу замерцали в холодном небе безмолвные звезды. Отчаявшись дозваться хозяина, утомленный Шайтан привалился к забору, свернулся калачиком и наконец погрузился в беспокойный сон.
>В это утро свет в заиндевевших окнах загорелся несколько позднее. В. доме стояла тишина. Была суббота. За окнами мелькала только Вовкина тень. Неожиданно из дома донесся слабый металлический звон. Шайтан проглотил набежавшую слюну. Так может звенеть только его миска. Ее звон он может отличить от тысячи подобных. На то он и пес.
>Со скрипом открылась дверь, и на пороге в синем трико показался Вовка. В руках, у него дымилась миска с вкусно пахнущей похлебкой.
>С громким лаем Шайтан бросился навстречу хозяину, цепь натянулась струной, ошейник впился в горло. Пес надсадно хрипел, крутился волчком, пытаясь освободиться от проклятой петли.
>— Полегче, Шайтан. Полегче, сердился! Вовка. Еще ни разу не удавалось ему спокойно покормить пса. Шайтан просто не давал ему прохода. Он наскакивал и сбоку, и спереди, и сзади, повиливая хвостом и громко взвизгивая.
>Пока Вовка ставил миску рядом с конурой, Шайтан успел облизать ему губы и щеки. Хозяин морщился, но на пса не ругался.
>—Вот дуралей,— добродушно говорил он.— Только бы лизаться. Опять всю ночь отцу спать не давал. Только сейчас жаловался. У тебя что неврастения? Чего ты по ночам с ума сходишь?
>Чувствуя осуждающие нотки в голосе хозяина, Шайтан виновато опустил крупную голову, пышный хвост перестал поднимать в воздух снежную пыль, лапы подогнулись, он на глазах стал ниже ростом. Так ему было горько и обидно
>—Ну, ну. Не обижайся,—гладя пса, сказал Вовка.— Я так. Просто не с той ноги встал.
>Чувствуя прикосновение доброй руки, Шайтан исподлобья осмотрел хозяина, осторожно заглянул в глаза. Вовкины глаза смеялись. Пес тоже улыбнулся, оскалив зубы, казавшиеся в сумраке особенно белыми, и уткнулся в миску. Он больше не вспоминал о ночных тревогах. Мир вновь был для него, чуден и прекрасен. У него есть товарищ, есть свой уголок, есть пища и есть надежда, что хозяин поймет, как опротивел ему ошейник с цепью.
>Уходя в школу, Вовка потрепал пса по загривку.
>—Шайтанушка, милый, дружочек, — говорил мальчик, не догадываясь, что встретятся они с Шайтаном вновь лишь через несколько лет. И встретятся не как лучшие друзья, а как враги. И это будет их последняя встреча.