Пока есть Вторник. Удивительная связь человека и собаки, способная творить чудеса - [76]

Война не похожа на обычную жизнь. На войне каждый регулярно получает травмы и принимает решения, выходящие за грань бледного гражданского существования. Например, в январе 2004 года иракские пограничники арестовали молодого человека, ведшего грузовик, полный поддельных лекарств. По пограничным постам на западной границе Ирака ездило подразделение из двух американских контрразведчиков — переводчика третьей (высшей) категории и штаб-сержанта военной разведки, — и, когда привели этого парня, они оказались в Аль-Валиде. Эти двое допрашивали водителя с час, но, когда он отказался сотрудничать, бросили на бетонный пол, задрали ему ноги, завязали глаза, запихнули в горло тряпицу и стали лить воду ему в рот. Десять минут я смотрел, как следователи американской армии пытали водителя грузовика, слушал приглушенные мокрой тряпкой в горле крики агонии и ужаса.

Этот эпизод — шрам на моей душе. Я до сих пор слышу плеск воды и особенно эти приглушенные отчаянные крики. До сих пор вижу, как его голова билась в сильных руках, как напряглись сухожилия и вздулись кровеносные сосуды на его шее. Это пятно на совести коалиционных сил. Но воспоминания об этом допросе не преследуют меня в отличие от многого из того, что я делал и видел. Я не виню себя за то, что не остановил контрразведчиков. Насколько я знал, их действия не нарушали армейского протокола, а в отсутствие приказов об обратном я должен был довериться мнению следователей. Они знали, что делают. Они не беспокоились о последствиях и не собирались звонить в штаб, запрашивать разрешение на использование жестких методов допроса. Похоже, данный вид пытки они в своей работе применяли регулярно.

Тот шофер не был террористом. После нескольких месяцев в Аль-Валиде я научился отличать фанатиков. Сталкивался с ними лицом к лицу и видел ненависть в глазах. Они не такие, как вы и я. А тому парню просто заплатили, чтобы он перегнал грузовик из Сирии в Ирак. Вряд ли он знал, что внутри. Получается, его пытали напрасно?

Не знаю. В конце концов поддельный препарат оказался смертельным ядом. Полный кузов этой отравы, да еще в условиях иракской нищеты, унес бы жизни десятков людей. Могли погибнуть дети. Сколько? Не знаю. Сколько еще грузовиков было у преступников? Как глубоко проник черный рынок? Может, водителя использовали и вслепую, но тот человек, которому он вез фальшивые лекарства, наверняка знал. Шофер мог стать ключом к тому, чтобы предотвратить сотни невинных жертв.

Легко ли дается решение, когда на одной чаше весов цивилизованные меры, а на другой — жизни? Надо сказать, в зоне боевых действий передо мной порой вставал выбор куда труднее. В сентябре 2005 года в Объединенном центре связи в Талль-Афаре во время операции «Вернуть права» мы получили от иракской полиции сведения, что женщины, бежавшие от предполагаемого налета террористов, были вовсе не женщины, а замаскировавшиеся вооруженные мятежники. Как офицер, возглавлявший этот центр, я дал приказ оцепить здание, а потом помог скоординировать удар ВВС США, сровнявших строение с землей. Я не думаю, что там были гражданские, там не должно было быть гражданских, но, возможно, они там были, потому-то я сторонюсь мусульманок в платках и до сих пор иногда вижу это здание во сне.

Снова и снова я передавал арестованных нашим союзникам, хотя все знали, что они пытают задержанных, требуют за них выкуп и казнят заключенных. То, что применили наши следователи, — ничто в сравнении с тем, что иракцы пережили за последние 20 лет. За два моих срока службы я говорил с десятками иракцев: одних истязали Саддама, у других знакомый или родственник прошел через пытки или исчез. И здесь речь не о десяти минутах ада, как в Аль-Валиде, — человека могли неделями бить по лицу, мутузить металлическими прутьями, месяцами держать в тесной темной норе. Вот почему описанный выше метод контрразведчиков никогда в Ираке не срабатывал: средний иракец уже перенес нечто гораздо более жуткое.

Потому-то этот эпизод с водителем меня не преследует, но мне до сих пор не дает покоя то, что во время своего второго срока я ушел из военной тюрьмы, полной заключенных-суннитов, в южном Багдаде. Те, кто прошел через пытки, сами становятся палачами — такой опыт всегда меняет человека, неважно, был он мучимым или мучителем. Я знал, что некоторых охранников в той иракской военной тюрьме истязали и что заключенные тоже, в свою очередь, подвергались пыткам, возможно, с применением методов, отточенных Хусейном. Я знал, что некоторых казнят, когда я уйду. Еще я знал, что ни на одного из этих заключенных нет ни документов, ни официальных допросов, ни доказательств вины. Некоторые из них, несомненно, были мятежники, другие — невинные люди, арестованные во время уличных облав в основном по религиозному признаку. Чтобы их отделить от остальных, потребовались бы месяцы, и даже тогда это, наверное, было бы невозможно. Настоящий суд почти наверняка отпустил бы их. Но я не мог этого сделать. А пока я работал бы над этой проблемой, другие подразделения моего иракского батальона арестовывали бы других людей, держали бы в камерах и казнили бы без суда. Другие иракские подразделения шли бы в бой без надлежащих тренировки, планирования и подкреплений, причем погибли бы не только они, но еще и мирные граждане из-за паники и небрежности. На 250 едва обученных иракских солдат приходилось шесть американских консультантов — этого достаточно для военной базы, но для Треугольника смерти просто смехотворно.