Поиски счастья - [45]

— Но мне жаль вас, и я помогу вам. Если виноват Тымкар, вы можете спасти себя. — Казак помолчал, прикидывая, сколько следует запросить. — Двадцать «хвостов», пять чернобурок, — потребовал помощник исправника, — и утром я обману большого начальника, увезу его отсюда.

Вскоре он покинул ярангу шамана.

Кочак позвал Тымкара.

— Отсохни твой язык! — гневно встретил он юношу. — Что наболтал ты таньгу? — глаз шамана горел недобрым огнем.

Суеверный, как и все чукчи, Тымкар испуганно глядел на него.

— Где ты видел рыжебородого? Или твой ум помрачился?

— В стойбище Омрыквута… — начал было тот, но шаман перебил его:

— Лучше нам не видеть тебя здесь! — злобно выкрикнул Кочак, и голова его дернулась назад не по своей воле, как показалось Тымкару.

По телу юноши прошла дрожь. Слова шамана были равносильны проклятию, изгнанию из родного селения.

Кочак схватил бубен, заметался с ним по пологу.

Тымкар попятился — жалкий, с широко открытыми глазами. «Чем я прогневил его?»

— Тагам! Тагам! — не останавливаясь, выкрикивал шаман. — Зови стариков!

Юноша обошел все яранги.

— Великое несчастье принес нам Тымкар, — сообщил собравшимся Кочак. — Лучше бы нам не видеть его здесь.

Старики понурили седые головы, приготовились выслушать страшное.

— Он убил таньга, да, убил он — того, которого теперь ищут. Да, да! — убеждал сам себя шаман. — Большую плату требуют они за него.

— Тымкар? — ахнули старики, усомнившись. — Как мог он убить человека? Или не хватило моржей и тюленей?

— Да, он, Тымкар, он убил, он, да! — повторял, возбуждая себя, шаман, потряхивая бубном.

Старики оглянулись, Тымкара не было.

— Сорок песцов, десять бурых лисиц. Или утром они убьют всех вас и сожгут ваши жилища… Да, сорок и десять. Это мне удалось так легко спасти вас, это я, Кочак, ваш шаман, вызвал духов-помощников, и они помогли мне. Разве не сильный шаман я? — выкрикивал Кочак, кривляясь, лязгая зубами, перескакивая с одного места на другое.

— Да, да! Конечно, — послышались испуганные голоса стариков.

— Идите, идите! Все несите ко мне, и утром их не будет в Уэноме.

Проклятие повисло над именем Тымкара.

Мужчины тащили меха Кочаку, женщины плакали. Встревоженные, хныкали дети. «Тымкар убил в тундре таньга», — из уст в уста передавалась новость.

Все до единой шкурки снесли чукчи шаману. Отнес и Тымкар. Кочак отобрал двадцать песцовых и пять чернобурых, те, что похуже, и отдал их таньгу.

— Мы сами прогоним его. Пусть подохнет он в тундре и волки не коснутся его трупа. Вот наша плата.

На рассвете Иван явился к исправнику.

— Здравия желаю, господин колымский исправник! — приветствовал он начальника.

— Морда! — заревел тот, пуча глаза. — Где шляешься?

— Я хотел доложить, что батя…

— Расшибу!.. Нарты к лекарю! Не гнить же мне тут из-за твоего беспутного бати! Ну…

Глава 12 БОГОРАЗ В УЭНОМЕ

Вскоре после отъезда исправника в Уэноме появился Богораз. От взора его не ускользнуло не свойственное чукчам отсутствие гостеприимства: здоровались с ним сухо, в жилище никто не пригласил, на вопросы отвечали уклончиво и неохотно. Было ясно, что в поселении произошло что-то неладное. А так как люди встретили таким образом его, русского, то, думал Богораз, похоже, что недобрых дел натворили здесь не чужеземцы.

Владимир Германович был в Уэноме впервые. Однако кое-кого уже знал и кроме Тымкара, если не лично, то по рассказам энурминцев. Знал он имя уэномского шамана, историю с помолвкой его сына Ранаургина с молодой Энминой: помолвка эта состоялась, когда оба они только родились; известно ему было и то, что Энмина любит юношу Пеляйме, а не шаманского сына.

Знакомство с Кочаном произошло неожиданно. В конце поселения Богораз заметил чукчу, который спокойно стоял у своей яранги и глядел на него, в то время как другие мужчины и женщины явно старались уклониться от встречи с ним, скрывались в жилищах при его приближении. Этнограф заинтересовался этим человеком и направился к нему.

— Здравствуй! — первым поздоровался Богораз, хотя по обычаю ему, как путнику, полагалось лишь ответить на приветствие.

Своим единственным глазом чукча, казалось, хотел насквозь просверлить таньга. Не отвечая, он спросил:

— Кто ты, откуда, зачем явился?

Этнограф догадался, что это и есть шаман Кочак. На том была обычная оленья кухлянка с обвисшими впереди пустыми рукавами, на голове — волчий малахай.

Грубые вопросы шамана напомнили Богоразу недавнюю встречу с исправником. И ему пришла в голову шутливая мысль: представиться этому грозному чукотскому владыке по всей форме, предъявить паспорт, открытый лист министра, упомянуть об Академии наук… Но уже в следующий момент он осудил себя за эту, как он называл ее, мальчишескую, недостойную ученого мысль. Хоть Кочак и шаман, но ведь он — человек, и не его вина, что живет он в темном царстве.

— Я человек, — просто ответил Богораз. — Иду в бухту Строгую.

Легкость, с какой таньг произнес эти слова по-чукотски, не озадачила шамана. Жил он на берегу пролива, людей разных видел много — не то, что шаман Ляс из стойбища Омрыквута. Но Кочака не удовлетворил столь краткий ответ.

— Однако ты пришел в Уэном. Бухта Строгая там, — он указал рукой на юг.