Поиски счастья - [159]

Энмина в изумлении опустила руки. Он даже не взглянул на нее как следует, а ведь у нее за ушами уже нет болячек…

— Куда пойдешь ночью? — удивился ее муж.

Элетегин молчал, С Пеляйме они уже виделись.

Ведь Элетегин ждал здесь Ван-Лукьяна три дня.

— Спасибо, Пеляйме. Тороплюсь. Есть дела. Пойдем, Элетегин.

— Какомэй… — в один голос удивились и муж и жена, и она все же не вытерпела:

— Смотри, Ван-Лукьян, совсем здоровая стала я!

— Да, да. Это очень хорошо. Молодец, Энмина!

Будь всегда здорова. До свиданья!

Кочневу было душно. Он снял шапку, расстегнул ворот.

Шли молча. Ночь выдалась темная. Но Элетегин не сбивался с какой-то одному ему приметной тропки.

«…Расстреляны. Ревкома нет. Белогвардейцы, Эриксон, оружие… — путались мьгсли в голове Ивана Лукьяновича. — Колчак разбит. Мы не повторим ошибок. Мы донесли Камчатскому ревкому… Ждут моих сообщенш Отряд партизан… Красная гвардия…»

— Нет, революцию не остановишь! — вслух вырвалось у него.

— Ты что говоришь, Ван-Лукьян?

— Что?

— Не понял слов твоих.

Иван Лукьянович удивленно взглянул на него, но темноте вместо лица увидел только светлое пятно.

«Народ с нами, с большевиками. Разве я не виде этого здесь?» — с горячей убежденностью мысленно говорил он себе.

Показался месяц. Озера и речки заблестели. Засеребрились лапки ягеля. Мхи, мягкие, как бархат, меняя тона, ласково стлались под ногами. Но Кочнева пошатывало от усталости.

— Слабым становишься ты. Поспать надо. Утро скоро.

— Новая жизнь, Элетегин, сама не приходит. Ее надо добывать, — твердо сказал Иван Лукьянович, обгоняя своего проводника.

С юга потянул ветерок. Светало. Тундра начала пробуждаться.

Глава 40 ЛЬДЫ ТРОНУЛИСЬ

Льды тронулись. В сквозных воронках, изъеденные талой водой, позеленевшие, они расходятся, образуют причудливые трещины. Извилистые полосы чистой вод ширятся, похожие на каналы, озера, реки…

Ни тучки, ни ветерка. Миллиардом зеркал остекленевшие торосы отражают лучи яркого солнца. Всюду ослепительный блеск и песнь льдов.

Острава давно обнажились. Только в ущельях, спрессованный, долго будет лежать снег. Из сухой прошлогодней полыни пробивается зелень. Несколько дней — и она изменит окраску острова, вплотную подступит к нестаявшим снегам, и завяжется между ними упорная борьба, которая будет продолжаться до самой зимы.

Льды тронулись! Как легко на сердце, как хочется жить, верить в счастье, трудиться, любить! Забыты метели, лишения, голод. Как все же хороша жизнь!

Детвора на берегу. Там слышен ее беззаботный смех. Мальчишки перепрыгивают с одной льдины на другую, за ними по берегу спешат девочки.

Взрослые тоже покинули опостылевшие за зиму жилища. Щурясь от яркого солнца, они глядят в пролив, не отходя от землянок, другие разбрелись кто куда.

Ширятся, ширятся разводья!

Льды уходят на север.

Солнце круглые сутки не покидает неба. Над Беринговым проливом, от одного материка к другому, оно совершает свой путь, честно расплачиваясь за долгое отсутствие.

На крутом берегу в потертой одежде из шкур, без шапки, сидит старик Емрытагин и наблюдает подвижку льдов. Он сидит там давно. Да не он ли первый заметил начало этого великого движения? Для него оно означало восемьдесят третий год жизни. Старик и сам удивляется своему долголетию. Глаза его выцвели, ослабели. Но он слышит шепот ледового моря и видит ближние разводья. На лице Емрытагина умиление.

А за мысом бегает от парня девушка в зеленой камлейке. Она такая же статная и краснощекая, как Майвик. По прибрежным камням она мчится, как олень. Но разве убежать ей от молодого охотника?

— Пусти, Гыкос! — вырываясь, требует дочь Майвик. Ее волосы растрепаны, грудь высоко вздымается.

Нет, от Тыкоса не вырвешься! Но и Уяхгалик не слабенькая…

— Скажи отцу! — отрывая от себя его руки, обдает она его жарким дыханием.

И юноша понимает, что начинать, кажется, надо именно с этого… Он не знает, что ответит ему Тагьек, но отец будет против — в этом Тыкос уверен: Уяхгалик — эскимоска…

У следующего мыса девушка останавливается, берет парня за руку, заглядывает ему в лицо. Тот молчит. Они медленно удаляются.

Женщины собрались у жилища Тагьека.

Сипкалюк не знает, где Тыкос, Майвик не знает, где Уяхгалик и Амнона. Но матери не беспокоятся: дети взрослые. Да и кто же в такой день сидит в спальном помещении! Это только Тагьек не выползает из своей норы, как евражка зимой. Много наделали ему соседи костяных изделий. Теперь он готовится отвезти их в Ном, на Аляску.

— Сытые дни близко, — глядя в море, произносит Сипкалюк.

На лице Майвик чуть заметна улыбка. Приятные слова говорит племянница. Умная женщина, работящая.

Майвик деловито оглядывает жену Тымкара. Ее скуластое лицо уже в морщинах. А ведь она еще молода.

Майвик значительно старше, но она сохранилась несравненно лучше: полногрудая, плотная, краснощекая. На ней праздничная камлейка из красного ситца, в густых черных волосах лишь кое-где серебрятся седые нити.

— Ты верно сказала: морж пойдет скоро.

Теперь улыбается Сипкалюк, но лицо ее от этого не становится красивее: в больших пугливых глазах всегдашняя усталость.

…Набродившись по берегу, жители поселка один за другим возвращаются к своим жилищам. Пришла румяная Уяхгалик, обхватила мать за талию, прижалась к ней головой. С другой стороны появился Тыкос. Направлялся к своей одинокой землянке и старик Емрытагин. С высокого плато спускался Тымкар. Его шапка повисла на ремешке за спиной.