Городецкий, севший было за свой роман, в два счета собрался и пошел в университет. В лаборатории Краузе он увидел стоящую на столе ярко светящуюся стеклянную колбу конусовидной формы и рядом плоский ящик, густо уставленный попарными дисками, от клемм которого к лампе шло два медный провода.
— Замечательно горит: ровно, сильно, без треска, — бодро сказал Макс. — А где отгоревший экземпляр?
— Я выбросил его в урну, — повинился Отто.
— Давайте на него посмотрим. Э, да тут половина одного угольного электрода еще целая, а второй практически сгорел. К какой клемме он был подключен?
— К аноду.
— Значит, нужно сделать что?
— Увеличить его сечение?
— Думаю, что да. Где у вас электроды?
— Они все единообразные…
— Но куски-то графита есть? Давайте сделаем пару новых, потолще.
— У меня есть уже помощник, из студентов…
— Ну, пусть он делает. А теперь скажите: в лаборатории есть установка Бойля-Гука для откачивания воздуха?
— Есть. С ее помощью показывают студентам знаменитый магдебургский опыт по разъединению ничем не скрепленных медных полушарий…
— Отлично. Мы соединим электроды свечи мизерной оловянной проволочкой (для расплава в момент подключения), вставим свечу в колбу, подведем к ней трубку насоса, герметизируем все соединения смолой и откачаем воздух. Потом подключим к батарее и посмотрим, сколь долго будет теперь свеча гореть…
Эффект оказался поразительным: лампа светила около 6 часов!
Напоследок полыхнула и погасла.
— Так это вполне приемлемо, — заулыбался Макс, успевший за время эксперимента и порисовать разные конструкции ламп и подумать над общественными местами их установки, а так-же пообедать и даже поспать после обеда по новообретенной привычке. — Ее хватит как раз на вечер. Причем для освещения всей гостиной достаточно будет одной свечи. Экономия налицо! И комфорт получится замечательный, особенно если колбу вставить в плафон побольше и окрашенный в любой цвет: желтый, зеленый, голубой, серо-буро-малиновый…
— Какой? — растерянно спросил Отто.
— Не заостряйся, я пошутил, — хохотнул Макс. — Теперь пора подумать над конструкцией кабеля для подводки к местам установки этих свеч: напряжение и ток в них будут о-е-ей!
— Шиллинг использовал толстые медные провода, обматывал их шелком и ватой, а потом запрессовывал в свинцовую оболочку от воды — мины ведь были подводные — доложил Краузе.
— Ну, в доме Куманиных мы проложим кабели в стальных трубах, а изоляцию самих проводов сделаем из асбестового «теста», оплетенного такой же пряжей — этого, полагаю, будет достаточно. Асбест в лаборатории минералогии должен ведь быть?
— Наверно, должен, — замялся юноша. — Только сколько его там?
— Проконтактируй с минералогами и, в случае чего, пусть они срочно закажут партию асбеста с Урала — Куманин все издержки оплатит. Ладно, мне пора ехать в другое место…
Под другим местом он разумел дом Мещерских: Лиза, наверняка, закипает, не наблюдая мил друга под окнами, да и самого туда уже потянуло. По дороге он сделал две остановки: в Торговых рядах, где купил складную металлическую лестницу, гитару и пончо, а также у модной парикмахерской. На Пречистенке, уже в густых сумерках, он надел лохматый парик и обширную бороду, напялил пончо, подошел к заветному окну с гитарой, заиграл на латиноамериканский манер и через некоторое время взвыл:
— Как прекрасны твои очи
Под собольими бровями
Под высокими бровями
Как прекрасны оба глаза!
Ты сюда же хочешь глянуть,
Только ты ведь своенравна
Только ты так своенравна
Что и виду не подашь?
И взвыл:
Малаге-е-е-нья капризуля!
Обожаю твои губы,
дай же мне свои ты губы
Маленькая капризуля!
И еще скажу тебе я
Все, что я сейчас имею
Даже что иметь я буду
Все у ног твоих забуду-у!
Только тут окно Лизы открылось нараспашку, и она высунулась наружу (в пеньюаре), восклицая:
— Так вот кто устроил этот балаган! Я не верю своим глазам, Максим! То опять пропал из виду, а тут нате вам, явился и еще в таком маскараде!
— Вам не понравилась эта мексиканская песня? — спросил Макс, снимая бороду. — Я столько сидел над ее переводом! А музыку с каким трудом осваивал — не передать!
— Песня, надо сказать, замечательная и вы исполнили ее с душой, — смягчилась Лиза. — Но при этом переполошили весь дом. Я слышу, что мать ко мне уже мчится. Надевайте бороду обратно!
Едва Макс успел выполнить ее приказание, как из окна выглянула Елена Ивановна, тоже в пеньюаре.
— Вы кто такой, сударь? — строго спросила она. — Чего ради вы воете под нашими окнами?
— П-простите, м-мадам, — изобразил Макс поддатого. — Душа поет! Как вы можете спать в такую ночь?
— Идите прочь, пьяница! Пойте где-нибудь в другом месте! Иначе попадете в околоток!
— С-слушаюсь и п-повинуюсь, сударыня, — поклонился Макс, повернулся, не забыв мотнуться в сторону, и пошел в сторону Хамовников, перебирая на гитаре и напевая «Во саду ли в огороде». Минут через десять он крадучись возвратился, посмотрел на уже темное окно Лизы, поднял лежавшую все это время вдоль дома лестницу, разложил до необходимой длины и, забросив гитару за спину, стал взбираться к окну. Побарабанив пальцами по стеклу, стал ждать, а увидев подошедшую девушку, помаячил «Открывай».
