Похождения Нила Кручинина - [43]

— Отлично, отлично, Сурен! — с удовлетворением сказал Кручинин. — Всем ясно теперь, в чем дело… Итак, о преступниках. Я думаю, что тут стоит еще сказать, что есть, конечно, и другой тип преступников, другая категория преступлений, когда, совершив свое черное дело, человек думает только о том, чтобы как можно скорее и как можно дальше уйти. Вероятно, и наш “пастор” поспешил бы дать тягу, если бы мог. Но куда ему было бежать? В нацистскую Германию? Ее больше нет. Туда, где существует нацистское подполье? Но как явиться к своим жестоким и жадным хозяевам, покинув на произвол судьбы доверенные ему сокровища? В любую другую страну, в другую среду? Но ведь среди честных людей он был бы как пробка на воде: сколько бы усилий с ни прилагал, чтобы скрыться, смешаться окружающей средой, — она выталкивала бы его на поверхность, как инородное тело. Он боялся бежать. Это не частный, но вполне реальный вариант в преступлениях.

Вернемся, однако, к данному случаю. Я остановился на том, что “пастор”, по его собственному выражению, занялся игрой в хлебные шарики и очень ловко сумел подсунуть моему другу (так, что тот ничего не заметил) отпечатки кассира вместо своих и потом, во втором туре игры, — свои вместо отпечатков кассира. “Пастор” немедленно убедился в успехе этого хода: мой друг поделился с ним тем, что узнал убийцу — кассира. “Пастор” почувствовал себя в безопасности и решил, что для успеха порученного ему дела — сохранение ценностей подпольного фашистского фонда — нужно только отделаться от моего досадного присутствия. Но для этого он оказался слишком плохим стрелком в темноте.

При этих словах все присутствующие удивленно переглянулись.

— Должен вам сказать, — продолжал Кручинин, — что, отправляясь на охоту за мной, “пастор” совершил третью по счету ошибку, хотя и не очень грубую. Он приходил к кассиру за его ботинками. И в садике кассира на мокром гравии совершенно отчетливо отпечатались характерные следы туристских ботинок “пастора”. Таких ботинок нет ни у кассира, ни у кого из нас. Взгляните на его подошву, и вы поймете, что, однажды мельком увидев ее, я уже не мог ни забыть, ни спутать ее след с каким бы то ни было другим. Если бы за своими ботинками приходил сам кассир, он неизбежно наследил бы вот этими морскими сапогами. К тому же ему не нужно было ни топтаться у калитки, ни ходить вокруг дома, что бы убедиться, что его дочери нет дома: он ее не боялся. За ботинками кассира прийти стоило. Этим “пастор” еще крепче смыкал вокруг кассира кольцо улик: следы на кастете плюс охота на меня. Уже два звена. Но вот следующая оплошность “пастора”: узнав, что кассир получил от меня деньги в благодарность за то что он якобы сообщил место сокрытия ценностей, “пастор” не внял его уверениям, будто кассир мне ничего не говорил. “Пастор” имел к дому все основания: кассир, обманувший своих соотечественников, с легким сердцем мог обмануть и его. Поэтому “пастор” хотел с ним разделаться. Для этого, конечно, можно было найти иной способ, а не стрелять в него сквозь свою собственную куртку, как это сделали вы, — последние слова Кручинин обратив исключительно к “пастору”.

— Я не стрелял в него, — пробормотал фашист.

— Неправда! — резко сказал Кручинин. — Сейчас я точно объясню, как вы стреляли. Кассир взял вас под левый локоть. Правой рукой вы вынули пистолет и, рискуя ранить самого себя, в двух сантиметрах от собственного сердца произвели выстрел. Пистолет вы держали слишком близко, поэтому ткань вашей куртки спалена, желтые волоски верблюжьей шерсти вместе с пулей вошли в ткань черного пальто кассира. Если вы вооружитесь лупой, то сможете убедиться в этом. Если же вы ко всему этому попробуете набросать схему расположения двух входных и одного выходного отверстия, проделанных вашей пулей, то поймете, что…

— На кой черт вы все это рассказываете? — перебил Кручинина лжепастор.

— Неужели вы думаете, что я дал бы себе труд пояснять все это вам! Я говорю для окружающих, — спокойно возразил Кручинин, — им это интересно, а вы… вы только объект для моих объяснений. Припомните, как в школе разведки вам давали наставления, куда стрелять, куда бить, как скручивать руки, как в “походе” без надлежащего оборудования пытать людей. Не так ли, Хельмут Эрлих?…

При этом имени немец сделал попытку вскочить. Жилы на его шее налились, глаза вылезли из орбит, но, связанный, он тут же рухнул обратно в кресло. Рухнул и затих.

— Вы забыли, Эрлих, что и у моей страны есть счеты с вами. Вы забыли, как однажды ездили отсюда в “командировку” на фронт; вы забыли, что там делали… Оттуда я и проследил вас. Это было не так-то легко. Добравшись до островов и потеряв там ваш след, я уже решил было, что вам удалось удрать.

Дверь порывисто отворилась, и в комнату вбежала Рагна. Она была так взволнована, что не сразу удалось уловить смысл ее сообщения. Оказалось, что когда она привела к гроту в горах отряд горожан и они вскрыли ящики, то нашли в них только… камни.

— Ага! — со злорадством воскликнул Эрлих.

— Вы напрасно делаете вид, будто радуетесь, Эрлих, — сказал Кручинин. — Вы никого не обманете. Вы же отлично знаете, за что убили старого шкипера…