Похождения иркутского бича - [2]

А вот с Васей мы точно распрощаемся. Я его видел недавно в магазине. Так и таскает ящики, а в экспедицию его жена не пускает. Ну и черт с ним, пусть пьет водку на кухне, если забыл, как приятно ее пить у костра.[1]

Глава 2 Весенняя охота на бичей

Экспедиция переживала предполевую лихорадку. Таксаторы и техники то бездумно и отрешенно стояли и смотрели в окно, то суматошно бегали, вспомнив очередную неучтенную мелочь. Когда нервы начинали сдавать, открывали маленький шкафчик, скромно приютившийся за дверью в 8 кабинете. Шкафчик изображал бар, и как ни странно, постоянно в нем стояли напитки крепостью от 13,5 до 40 градусов. Лесоустроители славятся умением пить много, часто и из крупной посуды. Без очередности, без договоренности в шкафчик вселялись новые квартиранты взамен безвременно почивших. Шкафчиком в трудную минуту, пользовались все, кроме начальника экспедиции и таксатора Зубкова. Начальнику экспедиции не полагалось по должности. Зубков был единственным на экспедицию хроническим алкоголиком. Каждый вечер уходя с работы, он заходил в магазин, покупал две бутылки водки и шел домой. За ужином и телевизором он выпивал одну бутылку. Вторую приносил на работу. Усевшись за стол, доставал стакан, наливал его на треть и принимал. Минут через десять уведомлял коллег, что опять чувствует себя человеком и принимался гонять костяшки на старых потемневших счетах, хотя рядом стоял калькулятор. Сказывалась двадцатилетняя привычка. Бутылка делилась на несколько частей: каждая часть выпивалась в строго определенное время, что позволяло Зубкову быть постоянно навеселе, но никогда не вдрызг. Начальство смотрело на это сквозь пальцы. Алкоголик Зубков заменял двух-трех молодых специалистов и сдавал работу с первого предъявления. Против Зубкова сидел молодой таксатор Веня Хомич. Предотъездная лихорадка прихватила и его. Но он поступил на работу всего два дня назад и совершенно не знал, чем ему заняться. У начальника партии делов было по горло. Веня сидел и ждал, когда дела хоть на минуту оставят начальническое горло, и он займется новеньким. Зубков дочитал очередной том таксационных описаний и посмотрел на часы. Время было то. Налив треть стакана водки он, не торопясь, влил ее в рот. Несколько секунд сидел, подняв глаза на потолок, прислушиваясь, как пошла. Решив, что пошла хорошо, раздобрел и бросил благосклонный взгляд на Веньку:

— Рабочих нанял?

— Нет.

— А чего сидишь? Через неделю вылетать. Будешь потом на вокзале первых попавшихся хватать?

— Я думал, рабочих набирает начальник партии.

— Жить с ними в тайге все лето тоже начальник будет? Договора заполнял хоть раз?

— Нет.

— Возьми образцы. Паспорта и трудовые забирай себе, потом отдашь начальнику. На руки больше десятки не давай, и сразу записывай в дневнике, там есть раздел — взаиморасчеты. Деньги и бланки возьмешь у начальника партии. Понял? Тогда действуй.

Веня заметно ожил. Давно известно, что работать веселее, чем сидеть без дела. Быстро получил деньги и бланки у начальника партии, не сказавшего при этом ни слова. «Ну и тип, — подумал Венька, — не мог сразу сказать, что делать». Повторяя при этом самую распространенную ошибку — смотреть на все со своей колокольни. С колокольни начальника партии виделось иное: «Пускай недельку потрется среди таксаторов, ума и наберется. Конечно, зря я ему разрешил рабочих нанимать. Наберет всякой швали».

Ален Делон пьет тройной «Бурбон», немцы — пиво, американцы — виски. Если вы спросите, что пьет Марк Парашкин, вам придется запастись терпением, пока он перечислит все, что он пьет. С тех пор, как в юном трехлетнем возрасте он выловил из отцовской бражки все сливы и съел их, много спиртного прошло через его пищеварительный тракт. По этому пути тяжело лез вонючий самогон и спирт-денатурат, соколом летела лихая русская водка, навеки впечатывая в память некоторые сведения географического, ботанического и зоологического характера: «Столичная», «Московская», «Кубанская», «Славянская», «Русская», «Лимонная», «Перцовка», «Зверобой», «Горный дубняк», «Зубровка», «Охотничья». К сожалению, некоторые материальные трудности, испытываемые Парашкиным в течение всей его 36 летней жизни, делали более привычным на пути, ведущем в желудок и далее, менее изысканные, но дешевые портвейны. «Агдам», «Солнцедар», вермут, плодово-ягодный и другие прославившиеся в народе под названием «бормотуха», «чернила», «косорыловка», «пойло».

В контору прибайкальского лесоустроительного предприятия Марка привела болезнь, известная ему с трех лет после памятного угощения перебродившими сливами, похмельный синдром. В конторе проводили найм временных рабочих не полевой сезон. На жаргоне лесоустроителей это называлось «весенняя охота на бичей». Марк Парашкин уже попадался на удочку вербовщика и как-то отпахал лето в тайге: прорубал просеки и проклинал лесных рабовладельцев. При заключении договора начальники отрядов отбирали у бичей все документы «во избежание убегания». У Парашкина и мысли не было попасть в добровольное рабство еще на один сезон, но сильно хотелось выпить. И он решил пожертвовать на опохмелку один из немногих оставшихся у него документов — справку с последнего места работы.