Похождения Гекльберри Финна - [87]

Нат отвернулся, когда мы клали заколдованный пирог в Джимову миску, на самое дно миски под кушанье мы спрятали три жестяных тарелки. Все это Джим получил в сохранности. Оставшись один, он разломал пирог, вынул оттуда лестницу и сунул в свой соломенный тюфяк, потом нацарапал кое-какие каракули на одной из жестяных тарелок и выбросил ее в окно.

Глава XXXVIII

Герб Джима. — Скорбная надпись. — Гремучие змеи. — Тюремное растение.

Делать перья оказалось чертовски мудреной штукой, да и пилу тоже нелегко было смастерить. Джим уверял, что нацарапать надпись будет для него еще труднее, но ведь каждый узник обязан изобразить что-нибудь на стенке тюрьмы. Том находил, что это необходимо: не было еще примера, чтобы узник не оставил надписи, нацарапанной на стене, вместе со своим гербом.

— Возьми ты леди Джен Грей, — говорил он, — возьми Джильфорда Дедлея или хоть старика Нортумберленда! Положим, Гек, с этим немалая возня! Что же делать? Как этого избежать? Джим непременно должен оставить надпись и свой герб. Все так делают.

— Но, масса Том, у меня нет герба, у меня ничего нет, кроме вот этой старой рубахи, на которой вы велели вести дневник.

— Ах, какой ты дурень, Джим! Герб — это совсем другое дело!

— Джим прав, — вступился я, — где ж ему взять герб, коли его у него нет!

— Будто я этого сам не знаю! — отвечал Том. — Но ручаюсь, что у него будет герб раньше, чем он отсюда выйдет, ведь он освобождается по всем правилам, следовательно, нельзя оставлять никаких пробелов в его приключениях.

Покуда мы с Джимом оттачивали перья на кирпичном обломке (Джим сделал свое перо из меди, а я из оловянной ложки), Том принялся выдумывать герб для Джима. Он говорил, что у него есть на примете столько хороших гербов, что он просто не знает, который выбрать, впрочем, вот один… на нем он, кажется, и остановится.

— На щите герба мы изобразим золотой пояс на правом базисе, а на перекладине андреевский крест: внизу лежащая собака, а у ног ее цепь — знак рабства. В верхней части щита зубчатая полоса с тремя продольными линиями на лазоревом поле; над зубчатой полосой — точки, а на самом верху щита — изображение беглого негра, с узелком на палке; наконец, по бокам две продольные красные полосы в виде подпорок — это ты и я. Девиз — Maggiore fretta, minore atto. Это я заимствовал из книги, означает: «Чем больше спешишь, тем меньше успеваешь».

— Ишь ты! Для чего же это все?

— Некогда об этом долго разговаривать! — отвечал он.

— Ну, хоть что-нибудь объясни, по крайней мере, что такое, например, базис?

— Базис, базис… тебе этого вовсе и не нужно знать…

— Вздор, Том! — сказал я, — Неужели же ты не можешь растолковать мне хорошенько? А девиз что такое?

— Ах, право, не знаю! Только ему необходимо иметь девиз. У всей аристократии есть такие гербы.

Уж это его манера! Если ему что не хочется объяснять — ни за что его не заставишь. Хоть целую неделю приставай — ничего не добьешься.

Сочинив герб, он кстати хотел покончить с остальными мелочами, а именно, выдумать еще скорбную надпись: Джиму она необходима, потому что все так делали. Надписей этих он сочинил пропасть, записал их все на бумажку, а потом прочел нам:

«1. Здесь томилось пленное сердце.

2. Здесь бедный узник, покинутый друзьями и светом, влачил свою печальную жизнь.

3. Здесь истерзанное сердце и измученная душа успокоились навеки после тридцатисемилетнего заключения.

4. Здесь, бездомный и покинутый, погиб после тридцатисемилетнего горького заключения благородный чужестранец, побочный сын Людовика XIV».

Голос Тома дрожал при чтении этих надписей, он так расчувствовался, что чуть не заплакал. Он никак не мог решить, которую надпись Джим должен нацарапать на стене — до того все были хороши, но, наконец, надумал изобразить их все. Джим уверял, что ему понадобится целый год, чтобы нацарапать такую пропасть вздора на бревнах гвоздем, так как вдобавок он не умеет писать. Том успокоил его, сказав, что он напишет их для него карандашом, а уж потом ему останется только обвести буквы.

— Впрочем, — объяснил он, подумав, — бревна тут не годятся, ведь в тюремных башнях стены не бревенчатые: мы лучше выдолбим надписи на камне. Притащим сюда камень!

Джим возразил, что камень еще хуже бревен, пожалуй, ему придется столько времени возиться с этим, что и конца не будет. Но Том отвечал, что он велит мне помочь ему. Затем он взглянул, как у нас с Джимом продвигается работа с оттачиванием перьев. Скучнейшая история, да и трудная какая! Тем более что руки у меня не успели еще зажить после волдырей, — словом, дело шло у нас очень медленно.

— Ничего, я знаю, что сделать, — утешал нас Том, — Нам нужно притащить сюда камень для герба и надписей, вот мы и убьем двух зайцев сразу. Там есть, я видел, славный большой жернов, возле мельницы, мы утащим его, выдолбим на нем надписи, а кстати и отточим на нем перья и пилу.

Признаться, мысль была не особенно хорошая, да делать нечего — мы согласились тащить жернов. Было около полуночи, когда мы отправились на мельницу, оставив Джима за работой. Кое-как стащили жернов и принялись катить его домой, но это оказалось дьявольски мудреной штукой. Как ни старайся, невозможно было удержать его в равновесии, а падая, он всякий раз чуть не придавливал нам ноги. Том говорил, что одному из нас уж наверное несдобровать, покуда мы докатим его до дома. На полпути мы совсем выбились из сил и обливались потом. Видим, нам одним не сладить — придется позвать Джима. Джим в одну минуту приподнял кровать, снял цепь с ножки, обернул ее несколько раз себе вокруг шеи, и мы все трое выползли через лазейку. Джим и я взялись катить жернов, а Том только командовал. Он мастер был командовать, лучше всякого другого. Он на все мастер, за что ни возьмется!