Похождения Гекльберри Финна - [52]

— Ну, рассказывайте, как сегодня обошлось дело, герцог?

Оказывается, он вовсе и не был в городе. Мы не зажигали

огня, пока не отплыли миль на десять от городка. Потом мы при свете фонаря поужинали; король с герцогом хохотали как сумасшедшие, припоминая, как они обобрали честную публику.

— Дураки безмозглые! — говорил герцог, — Я знал наперед, что они смолчат в первый вечер и заманят в ловушку остальных горожан; я знал, что они приготовятся к третьему вечеру, полагая, что это будет их черед позабавиться! Я бы дорого дал, чтобы посмотреть, чем у них все кончилось и как они там распорядятся. Что ж, могут устроить пикник — провизии натащили вдоволь.

Наши мошенники собрали четыреста шестьдесят пять долларов в эти три вечера. Я никогда прежде не видал столько денег, собранных в одну кучу.

Скоро оба улеглись спать и захрапели.

— Вас не удивляет, Гек, — обратился ко мне Джим, — что короли поступают таким образом?

— Нет, нисколько.

— Почему же, Гек?

— Потому что это у них зависит от воспитания. Они все одинаковы.

— Но, Гек, ведь наш король настоящий прохвост, вот что он такое, настоящий прохвост!

— Это я и говорю. Все короли ужасные прохвосты, насколько я могу судить.

— Неужто так?

— Почитай о них и увидишь. Возьми-ка для примера Генриха Восьмого. Уж на попечителя воскресной школы он не был похож Или возьми Карла Второго, Людовика Четырнадцатого и Людовика Пятнадцатого, Якова Второго и Эдуарда Второго, Ричарда Третьего и Четвертого. Но достаточно поглядеть на Генриха Восьмого, когда он был в полном расцвете сил. Вот был цветочек! Он имел обыкновение брать новую жену каждый день и оттяпывать ей голову на следующее утро. И при этом оставался так равнодушен, словно заказывал себе яйца всмятку. «Приведите-ка сюда Нелл Гвинн», — говорит он. Ему приводят. На следующее утро: «Оттяпайте ей голову». И оттяпывают. «Приведите Джен Грей», — говорит он, и она является. Наутро: «Оттяпайте ей голову». Опять оттяпывают. «Позовите Фею Розамунду». Фея Розамунда спешит на звонок На следующее утро: «Оттяпайте ей голову». Каждую из них он заставлял рассказывать себе ночью какую-нибудь сказку. И продолжал таким манером, пока не набрал тысячу и одну сказку. Тогда он составил из всех этих сказок книгу и назвал ее «Книга Страшного Суда» [2], как нельзя более подходящее заглавие для такого случая. Ты не знаешь королей, Джим, а я знаю. Так что этот наш старый жулик один из лучших, каких я только встречал в истории. Вот, например, Генрих решает, что ему надо поднять кутерьму в нашей стране. Что же он делает, как ты думаешь? Устраивает театральное представление? Нет! Он просто-напросто приказывает выбросить за борт весь чай, находящийся на кораблях в Бостонской гавани. Затем издает Декларацию о независимости и говорит, что, если угодно, они могут прийти и повидаться с ним. Такая уж была у него манера, и он никому не давал поблажки. Однажды он стал подозревать своего отца, герцога Веллингтона. Что же он делает? Дает ему возможность оправдаться? Нет, приказывает утопить его в бочке мальвазии, словно кошку. Предположим, что кто-нибудь оставил деньги валяться без присмотра там, где он находится. Что он сделает? Он их прикарманит. Предположим, что он взялся исполнить какую-нибудь работу, и ты заплатил ему за это, но не сидишь рядом и не смотришь, что он делает. Он непременно сделает что-нибудь другое. Если он раскрывает рот, то для того только, чтобы здорово выругаться или соврать. И если бы он был здесь, с нами, на плоту, вместо нашего короля, он нагрел бы этот городишко еще хуже. Я не говорю, будто наш король невинный ягненок, потому что таких королей не бывает, этому порукой факты. Но в нем нет ничего особенного. Я говорю только, что короли всегда остаются королями, и с этим приходится мириться. Так уж они воспитаны.

— Но неужели от них всех также пахнет водкой, Гек?

— Да, от всех, Джим. Тут ничего нельзя поделать. История говорит, что нельзя.

— Но герцог все-таки больше похож на человека.

— Да, герцог в другом роде. Но не слишком. Когда он бывает пьян, близорукий ни за что не отличит его от короля.

— Ну, во всяком случае, я не хотел бы связываться с другими подобными вельможами. Будет с нас и этих двух, больше я бы не вынес.

— Я и сам так полагаю, Джим. Но поскольку они у нас на руках, мы должны помнить, кто они такие, и быть снисходительны. Хотя, конечно, приятнее было бы, если бы вовсе не приходилось иметь дела с королями.

Стоило ли объяснять Джиму, что это не настоящие король и герцог? Это не привело бы ни к чему хорошему.

К тому же разве нельзя было с полным основанием сказать то же самое и про настоящих герцогов и королей?

Я улегся спать, и Джим не будил меня, когда пришло время моей вахты. Он часто это делал. Когда я проснулся на рассвете, он сидел, понурив голову, и охал про себя. Я не обратил на это внимания и не прерывал его, — Я знал, о чем он грустит. Он вспоминал жену и детей, которые остались там, далеко. Еще никогда в жизни он не отлучался из дому, а я уверен, что он любил свою семью не меньше, чем белые люди любят свою. Это, пожалуй, покажется неестественным, но я убежден, что это так. Он часто плакал и горевал по ночам, когда думал, что я сплю, и все приговаривал: «Бедная маленькая Лиза, бедный Джонни! Не видать мне вас больше — никогда, никогда!»