Похождения Гекльберри Финна - [11]

До лачуги было недалеко, и мне показалось, что я слышу шаги моего старика; но лодку я успел-таки спрятать и выглянул из-за купы ив, — вижу, старик спускается по тропинке и целится из ружья в птицу. Должно быть, он ничего не заметил.

Когда он подошел ко мне, я притворился, что очень занят — караулю свои удочки. Он немножко пожурил меня за то, что я так замешкался, но я отвечал, что нечаянно свалился в воду. Я боялся, что он будет приставать ко мне с расспросами, увидав, что я весь мокрый. Мы сняли с удочек пять рыбин и отправились домой.

Пока мы отдыхали после завтрака, я размышлял про себя, какое придумать средство, чтобы отец и вдова не могли выследить меня. Это было бы вернее, нежели положиться на счастье и надеяться, что они меня не скоро хватятся и не успеют догнать. Покуда я не мог придумать ничего путного, между тем отец встал на минуту напиться воды и сказал мне:

— В другой раз, коли услышишь, что кто-нибудь бродит вокруг избушки, смотри, разбуди меня, слышишь? Не для добра он здесь шатается. Я его пристрелю. Так разбуди же меня непременно!

Он опять завалился спать, но его слова навели меня на очень удачную мысль. Я нашел средство устроить так, что никто и не подумает гнаться за мной.

Часов около двенадцати мы вышли из лачуги и пошли вдоль берега. Течение было очень быстрое, уносившее пропасть досок и лесу. Вдруг видим: плывет часть бревенчатого плота — двенадцать бревен, скрепленных вместе. Мы подъехали на ялике и причалили плот к берегу. После этого мы пообедали. Всякий другой на месте отца выждал бы до конца дня, чтобы поживиться еще чем-нибудь, но он был не из таких. Для него дюжины бревен достаточно для одного раза — ему не терпелось сейчас же отвести их в город и продать. И вот около половины третьего он запер меня, сел в ялик и поехал с плотом на буксире. Я был уверен, что в эту ночь он не вернется. Я подождал некоторое время, потом вытащил пилу и принялся подпиливать бревно в стенке. Прежде чем он успел переправиться на другой берег, я выкарабкался вон через свою лазейку.

Потом, захватив мешок с мукой, я перетащил его в то место, где была спрятана моя лодка, как и кусок свинины, и бутыль с водкой; взял я также весь запас кофе и сахару, что был в доме, и все огнестрельные припасы, взял бадью и флягу, взял жестяное блюдце с чашкой, старую пилу, оба одеяла, котелок и кофейник; прихватил удочки, спички и остальное все, что стоило хоть грош. Словом, обобрал хижину дочиста. Мне нужен был топор, но в избушке был всего один, на дровах, его я не хотел брать, на это у меня были свои причины. Под конец я взял и ружье — теперь все было готово!

Я таки порядочно наследил, вползая в нору сто раз и вытаскивая столько вещей. Поэтому я исправил это, как мог, снаружи, замел свежие следы и скрыл опилки. Потом уложил на место выпиленную часть бревна, подпер ее камнями снизу, так как бревно не совсем касалось земли. Да и кто станет рассматривать, что бревно подпилено на задах лачуги? Туда никому и в голову не придет заглянуть.

Вплоть до самой лодки тянулось место, сплошь заросшее травой, так что я не оставил следов, Уладив все это, я постоял на берегу, глядя на реку: все благополучно, никого не видно. Захватив ружье, я пошел в лес охотиться на птиц; вдруг вижу дикого поросенка; свиньи быстро дичают в этой глуши, как только убегут с фермы. Я пристрелил зверька и унес его с собой.

Потом я взял топор и принялся выбивать дверь. Не просто было одолеть крепкий дуб! Покончив с этим, я поднес поросенка вплотную к самому столу, разрубил ему горло и положил на землю, чтобы вытекла кровь, — я говорю «на землю», потому что досок там не было, а просто плотно притоптанный земляной пол. Затем я отыскал старый мешок, набил его крупными камнями — сколько хватило сил тащить — и поволок тяжесть от лужи крови к двери и дальше по лесу до самой реки, сбросил его в воду, и он тотчас же пошел ко дну. С первого же взгляда можно было догадаться, что какую-то тяжесть тащили по земле. Жалко, что не было со мной Тома Сойера — ему, наверное, понравилось бы это приключение, и он внес бы в это дело свою фантазию; никто не может сравниться в штуках такого рода с Томом Сойером.

Наконец, я вырвал у себя клок волос, старательно выпачкал топор в крови, смешанной с волосами, и забросил его в угол. Поросенка я осторожно прижал к груди под курточкой (чтобы не капала кровь), отыскал удобное место и бросил его в воду. Теперь у меня мелькнула новая мысль. Я пошел к лодке и принес назад в лачугу мешок с мукой и свою старую пилу; мешок я положил на обычное место, проделал в нем пилой дырку в верхней части: ножей и вилок у нас не было — отец, когда стряпал, все делал складным ножом. Потом я отнес мешок ярдов за сто по траве, между ив, к востоку от лачуги, к мелководному озеру шириной в пять миль, заросшему тростником; там водилось много уток в известное время года. По ту сторону из него вытекал ручеек, который протекал на большое расстояние и терялся где-то вдали, но с большой рекой не соединялся. Мука высыпалась из мешка, оставляя след по пути до озера. Там я уронил отцовский оселок, как будто бы невзначай. Потом завязал дырку в мешке веревочкой, чтобы мука больше не высыпалась, и отнес его обратно, вместе с пилой, в свою лодку.