Похождения Червонного валета. Сокровища гугенотов - [75]

— За нас будет сам папа! — продолжала она.

— Разумеется, если я отрекусь от гугенотства.

— И царствующие дома Наварры и Лотарингии станут вершителями судеб всего мира.

— Все это прекрасно, но…

В этом «но» чувствовалось противоречие, и брови герцогини досадливо сморщились.

— Что вы имеете возразить? — нетерпеливо спросила она.

— Все, что вы говорили до сих пор, мне очень по душе, но… как я могу жениться на вас, когда я уже женат?

— Я предвидела это, кузен. Когда вы женились на Марго, то были гугенотом; стоит вам перейти в католичество — и папа расторгнет ваш первый брак.

— О, это действительно прекрасная идея, но…

— У вас имеется еще «но»?

— Да! Что будет с нынешним королем Франции Генрихом Третьим?

— Я уже приобрела специально для него золотые ножницы, чтобы остричь ему волосы и затем запереть его в монастырь.

— Отлично! Вы положительно все предвидели. Но…

— Как! Еще «но»?

— Ну да… я хотел только заметить, что испанский король обращался ко мне с таким же предложением!

— В самом деле?

— Он предлагал мне руку своей сестры: говорят, будто она очень красива.

— Потом?

— Потом… Париж и Лувр. А в возмещение за мое бедное Наваррское королевство он предлагал мне… богатую Лотарингию вместе с вашими нансийскими дворцами, кузина!

У герцогини вырвался возглас гнева и удивления.

— И вы отказались? — спросила она затем.

— Отказался, — подтвердил Генрих.

— Ну-с, а на мое предложение что вы ответите, кузен?

Но Генрих Наваррский недаром был гасконец, а ведь гасконец никогда не ответит прямо на самый прямой вопрос, если есть хоть малейшая возможность ответить уклончиво. Так и Генрих вместо категорического ответа принялся молча вздыхать.

— К чему эти вздохи? — спросила герцогиня.

— Я вспомнил о бедной Марго. Что станется с нею, если я оттолкну ее?

— Она утешится с новым любовником, только и всего!

— Да неужели? — наивно спросил Генрих. — Неужели вы думаете, что Марго…

— Ну вот еще! Мало ли у нее было приключений!

— Не может быть!

— Но уверяю вас!

Генрих снова вздохнул и затем сказал:

— Ну, в таком случае не будем говорить о ней! — И он опять вздохнул.

— О ком вы вздыхаете теперь? — кокетливо спросила Анна.

— Но… этот бедный Амори! Что будет он делать в монастырской тиши?

— Он будет устраивать религиозные процессии: ведь вы знаете, что это его страсть!

— Да, это правда! — И Генрих вздохнул снова.

— Ну, что у вас еще там такое?

— Ну а наш кузен Франсуа? Что будет с ним?

— С герцогом Анжуйским? О, этому-то не прожить и года. По крайней мере, все доктора говорят так!

— А! Ну, так пусть умирает спокойно!

Герцогиня решила, что Генрих Наваррский окончательно побежден, и, обвив его шею и нежно прижимаясь к нему, сказала:

— О, я отлично знала, что вы примете мое предложение, кузен!

Генрих ласково высвободился из ее объятий и сказал с самым наивным видом на свете:

— Да я и не думал соглашаться, прелестная кузина!

— То есть… как это?

— Ну да! Раз наследнику трона, герцогу Франсуа, не осталось жить и года, то из-за чего же я буду хлопотать? Все равно после короля Генриха Третьего законным наследником остаюсь я. К чему же мне пускаться на разные ухищрения, чтобы добиться того, что и без этого по праву мое?

При этих словах Анна отскочила со стоном уязвленной тигрицы.

— Значит, вы… отказываетесь? — задыхаясь, спросила она.

— Категорически!

— И вы рискуете иметь отныне во мне беспощадного врага?

— Полно! От ненависти женщины еще не умирают!

— Но вы в моей власти!

— В настоящий момент — да. Но как знать? Бог велик, а будущее неизвестно.

— Берегитесь!

— Сударыня, — ледяным тоном ответил Генрих, — мне остается только поблагодарить вас за честь, которую вы мне сделали, пригласив меня отужинать с вами! — И король встал, желая этим показать, что считает разговор окончательно исчерпанным.

Герцогиня была бледна от бешенства, и ее взор метал молнии.

— Помните, — прошипела она, — этим ответом вы подписываете себе смертный приговор. Ваша участь уже была решена, и лишь в моей власти было даровать вам жизнь и счастье. Вы отвергаете мою спасительную руку. Берегитесь!

— Покойной ночи, прелестная кузина!

Анна пошла к двери. На пороге она обернулась и послала Генриху последний взгляд, в котором смешивались политическая ненависть и бешенство отвергнутой женщины. Однако Генрих, не обращая внимания на нее, спокойно налил себе стакан вина и принялся осушать его, приговаривая:

— Нет, вина кузена Франсуа решительно превосходны, и я был неправ, заподозрив его виночерпия!

Анна с треском захлопнула дверь. Щелкнул ключ в замке. Генрих Наваррский остался один.

— Черт возьми! — пробормотал он. — Эта чудачка вообразила, что я соглашусь обречь себя на столько хлопот ради чести именоваться королем Гаскони, когда я уверен, что мне все равно не миновать титула короля всей Франции! Но… для последнего необходимо сначала выйти отсюда. Впрочем, зачем я буду думать теперь об этом? Утро вечера мудренее, а я так устал, что мне лучше доверить себя сну, отдохнуть и уже завтра решить на свежую голову, как выбраться из этой ловушки!

Однако, прежде чем кинуться на кровать, Генрих тщательно исследовал стены. Он убедился, что, кроме той двери, через которую ушла герцогиня Анна, никакого явного или тайного прохода в комнату не имеется. Затем, забаррикадировав эту единственную дверь, он разделся и с наслаждением кинулся на кровать.