Похождения Бамбоша - [155]

— Я — убийца?! Лжете!

— Выбирайте выражения! Оскорбление правосудия, представителями коего…

— Наплевать мне на ваше правосудие, не способное защитить слабых и обвиняющее невинных! Да, вы лжете! Убил бы я ту, кого любил больше всего на свете, больше собственной жизни!.. Ее, любившую, утешавшую меня во всех моих злоключениях, во всех моих горестях… Она была моим добрым ангелом!.. Она спасла меня… Но вы не верите даже, что я обожал ее, что сердце мое сейчас разрывает такая мука, которую с трудом может вынести живое существо… Неужели в вас нет ничего человеческого? Неужели ваше ремесло вконец иссушило ваши души? Делайте со мной все, что вам заблагорассудится… Но не смейте кощунствовать, не смейте глумиться над моей любовью, над моей бедной разбитой любовью!

После этой гневной отповеди, вызвавшей у всех присутствующих содрогание, а на губах судейского — скверную ухмылку, Боско вновь сотряс приступ рыданий.

— Фиделия, любовь моя, радость моя! Ты, делившая со мной все горести!.. Фиделия, твоя бесконечная нежность смогла смягчить мою зачерствевшую душу… И вот ты мертва… Я не смог тебя защитить… О, будь проклят злодей, убивший тебя! Но я отомщу!

— Хватит! — голосом, лишенным всякого выражения, прервал его судейский чиновник, оскорбленный гневной отповедью и в глубине души раздраженный тем, какое сочувствие вызывает в сердцах присутствующих скорбь Боско.

Среди зрителей были и подоспевшие жандармы, прибывшие вместе с пожарниками — солдатами береговой охраны.

— Жандармы, — приказал чиновник, — арестуйте этого человека!

И так как этот приказ вызвал волну протестов, один из надсмотрщиков счел за нужное вмешаться.

— Иди, иди, — сказал он Боско, — не упирайся. Этот молодчик — ссыльный, сбежавший из Сен-Лорана. Я знаю его, такой же негодяй, как и все остальные.

Этих слов было довольно, чтобы окружающие потеряли к Боско какой бы то ни было интерес.

И тут только Боско, чьи воспаленные от дыма глаза застилали слезы, заметил Бобино. Напрягшись в руках тех, кто тащил его к выходу, Боско сказал:

— Вы, ставший моим благодетелем, скажите же им, кто я!.. Несчастный человек, но невиновный… Вы знаете мою жизнь… Замолвите за меня хоть словечко, умоляю вас!

Губы Бобино слабо дрогнули, как и прежде, он попытался заговорить, но ни слова, ни звука не сорвалось с его уст… Взгляд его, полный ласки и сострадания, задержался на ссыльном, но судейский чиновник почел за лучшее его не заметить…

Бобино вымолвил единственное слово — «Берта», он силился поднять руку, чтоб задержать беднягу Боско, но такой жест оказался выше его сил, и он потерял сознание.

— Ладно, хватит! Ведите этого человека! — приказал судейский.

Но Боско, сраженный обуревавшими его переживаниями, а быть может, и раненный во время этого таинственного нападения, напрасно пытался выпрямиться и идти с высоко поднятой головой. У него подкосились ноги, он зашатался и тяжело рухнул на землю.

В это же мгновение подбежал, проталкиваясь сквозь толпу, врач береговой охраны.

Осмотрев Боско, он сказал жандармам:

— Этому человеку грозит кровоизлияние. Немедленно доставьте его в госпиталь.

— Но, доктор, — попытался возразить судейский чиновник, — это ссыльный…

— Это — больной, месье, — сухо прервал его врач. — И он находится в тяжелом состоянии. Несите его!

Он подошел к Бобино и сокрушенно покачал головой.

— В госпиталь! — кратко бросил медик. — Найдется четыре носильщика-добровольца?

Добровольцев вызвалось не меньше двадцати.

Жоржа де Мондье осторожно приняли на руки, и под неусыпным наблюдением врача он был доставлен в госпиталь.

Что до второго судейского чиновника, с озабоченным видом начинавшего следствие, то он приказал отвезти туда же тело бедной Фиделии, чтобы самолично присутствовать при вскрытии.

И пока зрители, бессильные чем-нибудь помочь, наблюдали, как догорает дом, три пары носилок отправились по идущей на Кайенну дороге.

Пес Атос, на которого никто не обращал внимания, обессилев, больше не мог следовать за хозяином. Он улегся на лежанку, где недавно находился Жорж де Мондье и, жалобно скуля, начал зализывать раненый бок.

Дом сгорел, челядь разбежалась, пес ранен — вот и все, что осталось от этого тропического рая, еще вчера дававшего приют стольким счастливым…

Полчаса спустя печальная процессия прибыла в гражданскую больницу, расположенную на территории лагеря Сен-Дени, в живописнейшем месте, богатом деревьями и цветами, правда находящемся напротив кладбища, отделенного частоколом из гигантского бамбука.

Жоржа де Мондье разместили в большой, хорошо проветриваемой комнате, но, увы, одного. Да, его оставили в одиночестве, агонизирующего, в двух тысячах лье от родины, покинутого в таком состоянии, когда он не мог даже оплакивать счастье, которое считал навсегда потерянным.

Боско как ссыльный, находящийся в бегах, был помещен в маленькую комнатку с зарешеченным окошком, где уже стонали несколько каторжников.

Бедняга попал в самую глубину каторжной клоаки.

ГЛАВА 17

Боско поставили за ушами пиявки, к ногам приложили горчичники, и он очнулся. Он был слаб, как ребенок, все тело ломило, двигаться он совершенно не мог.

По одну сторону его кровати находилась сестра-монахиня, по другую — медбрат-араб, старик из переселенцев.