Похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе - [29]

Квачи рос на глазах, день ото дня созревал, расцветал, распускал­ся, ибо здесь неизмеримо больше было поле деятельности — работы, наблюдений, подражаний. Он нашел поприще, где мог расправить крылья и развернуться!

Жили в одной квартире с Бесо и Джалилом; остальные рассели­лись неподалеку. И работу поделили. Теперь Квачи не разменивал свой творческий дар на мелочи. Когда случалось затеять крупное дело, он привлекал друзей и, "провернув", делился добычей; в других же случаях, если дружина гнала мелкого зверя, участие Квачи ограничи­валось советами.

Долгая совместная работа обучила и натренировала всех. Закон естественного отбора выявил в каждом его природный дар — остава­лось только усовершенствовать.

Бесо Шикия по-прежнему или помалкивал, или говорил после всех, но иной раз несколько его негромких слов развязывали слож­ный узел; нити любого дела сходились к нему.

Чипи Чипунтирадзе все время шутил и острил, состязаясь по ча­сти баек с Седраком. В слежке ему не было равных; но точно так же никто не мог соперничать с ним в устройстве скандалов и нечистых историй. Отличала Чипи еще одна черта: при малейшей опасности, даже мнимой, он мог сорваться и завопить: "Пропали!.. Все погибло!.. Спасайся!.." Частенько преждевременной тревогой Чипи рвал отлич­но заготовленную сеть, частенько спугивал подобравшихся к крючку тучных сомов, частенько влетало ему от Квачи, но избавиться от стра­хов он так и не смог. Со временем, раскусив дружка, Квачи удалил его от рискованной работы, поручая разведку и слежку.

Седрак в начале очередной "операции" осторожничал, при разра­ботке плана и дележе добычи всегда был на месте, во время же са­мой работы либо заболевал, либо отговаривался неотложным делом; в крайнем случае опаздывал и затем отшучивался:

— Вах! Нашли тоже молодца! Если там нужен боксер-вышибала, Габо не хуже меня бокс знает. Если б дошло до кинжалов, то и тут вы сто очков мне дадите. Я — казначей...

Лади Чикинджиладзе по-прежнему постоянно жевал что-нибудь и все-таки жаловался на голод. В "деле" никогда не забегал вперед, трусил в хвосте за событиями, однако, если обстоятельства выталкивали его вперед, не отступал, за другими не прятался и честно делал свою часть работы.

Габо Чхубишвили слегка пообтесался, но по-прежнему напоминал твердолобого упрямого буйвола; своей грубой прямотой и нахрапом он частенько вызывал в клане смуту; был ворчлив, занудлив, но преданно тащил ярмо общего дела и, как ребенок, подчинялся Квачи.

Джалил никогда ни о чем не просил, всегда был покорен судьбе, заглядывал Квачи в глаза и улыбался:

— Дай тебе Аллах удачи и мира, книаз-джан! Силино бедовый ты мужчина, силино умны!

Чем щедрей удача одаривала Квачи, тем больше он от нее тре­бовал. В поисках прекраснейшей возлюбленной — удачи ни перед чем не отступал; если дверь оказывалась заперта, ломился в окно, если и окно не поддавалось, проникал через дымоход и вылезал из камина.

Однажды именно так проник он в почтеннейший дом и оказался лицом к лицу с приятельницей хозяйки дома — пожилой дамой.

Квачи Квачантирадзе — статный курчавый, черноглазый и речис­тый красавец, уже изучил и усвоил повадки людей из общества. От­важная решимость, смелость и опыт сделали свое... открыли ему вра­та эдема, те самые, возле которых он долго колупался, подбирая клю­чи и тычась вслепую.

Сказ о начале нового "дела"

В Петербурге, на Васильевском острове у Квачи семикомнатный бельэтаж, обставленный роскошно и со вкусом. Его столовую темного дуба украшают "натюрморты" старых голландцев и фламандцев, кол­лекция старинных декоративных тарелок, севрский фарфор и вене­цианский хрусталь.

Большой зал сверкает и лучится. Четыре зеркала достигают по­толка. У стен выстроились в ряд стулья с золоченой резьбой. В углу концертный рояль. На окнах и дверях расшитые шелком атласные за­навеси и портьеры. Атласам и шелком обиты и стены. На них разве­шены картины Серова, Левитана, Маковского, Шишкина, а также не­сколько "ню" из парижского "Салона".

Кабинет и малые гостиные отделаны частью на европейский лад, частью на персидский. Текинские и хорасанские ковры, французские гобелены, бургундский бархат, редчайшее индийское шитье золотом, коллекция старинного оружия и драгоценные безделушки без счета.

В дальних и тихих помещениях книгохранилище и бильярдная.

Иногда по комнатам пробегает лакей, черно-белый, как сорока. У входа замер швейцар, пестрый, словно попугай, со строгим, грозным лицом.

В кабинете сидит князь Наполеон Аполлонович Квачантирадзе в расшитом бухарском халате; покуривая гаванскую сигару, просматри­вает газеты. У его ног на тигровой шкуре грозный английский дог и огромный светло-каштановый сенбернар.

Пушистая ангорская кошка ловит муху, попавшую между окон­ными рамами и играет с солнечными зайчиками.

На письменном столе скрючилась наряженная во фрак и цилиндр обезьянка, она мажет себе мордочку чернилами и гримасничает.

В апартаментах царят тишина и покой.

Личный секретарь Квачи — преданный Бесо Шикия входит не­слышно.

—A-а, Бесо, это ты? — лениво потянулся Квачи. Какие "ново­сти? Письма? Опять попрошайничают...